Тайкий, как постень, напрасный, он приполз в пустополье под город — кто же его чуял и чье это сердце в тосках заныло? — он приполз в пустополье, обогнул белую стену — на башнях огни погасли и не били всполох — обогнул он белую стену и белые башни, выглохтал до капли воду в подземных колодцах и, стонотный, туго стянулся кольцом, скрестив голову — хвост.
Очи его — озерина, шкура, как нетина-зелень, тяжки волной пошевелки.
Обреченный, в западях у змия, стоял обложенный город, а еще долго никто ничего не знает и не чует беды — люди пили и ели, женились и выходили замуж.
И когда пришел час, забили в набат, а уже никуда не уйти.
Я помню, забыть не могу, как дети голодные в ямах плачут, спрятались от страха в ямы, босые, дрожат, боятся, голодные и так жалобно плачут, а я ничем не мог им помочь, и помню еще, как полуживой в груде мертвых смотрел на меня и рукою звал, — и ему я не мог помочь, и еще помню, как полз ко мне с перебитыми ногами и просил пить... я помню раненую лошадь, как стояла она и плакала, как человек, и потом упала и плакала крупными слезами и тихо стонала, как человек, и помню собаку, душу надрывала она своей тоской, я ее звал, давал есть, а она даже и не смотрела на еду, она сидела на своем дворе, где все сожжено.
Горюч песок в пустополье. Смертоносно дыхание. Шума ветра не слышно и лишь от зноя хрястают камни.
Горе тебе, обреченный! Ты ли виною или терпишь за чужую вину — горе тебе, обреченный!
Очи его — озерина, шкура, как нетина-зелень, тяжки волной пошевелки.
И от очей его больно, и холод на сердце, и нет нигде скрыти.
Знаю, много неправды...
Знаю, много греха вопиет на небо. Надо грех очистить, грех оттрудить.
И ты благослови меня в последнюю минуту ради чистоты земли моей родимой принять кротко мою обреченную долю.
1915 г.
ТРИ БРАТА{*}
Три брата родные, царские сыны, будут царствовать на потрясенной земле.
Старший брат сядет царем в Иерусалиме, середний брат сядет царем в Риме и третий, меньшой брат, сядет царем в Царьграде.
И будет меж ними мир и любовь, и злая память о царице Майдоне погибнет.
Три лета братского царства — три лета мир на земле.
По третьему лету завраждуют братья, и настанет на земле второе великое горе.
Старший брат соберет свое войско от всего полудня и востока и пойдет из Иерусалима на Рим, и будет ждать своих врагов. Середний брат соберет свое войско от запада и затворится в Рим, и будет ждать своих врагов. Третий брат соберет свое войско от всей полунощной, без числа, от детей до старцев, и пойдет из Царьграда на Рим, и будет ждать своих врагов.
Так сойдутся братья у железных врат Рима на последнюю встречу.
— Радуйся, Рим, славный великий город! Твои железные стены тверды, твои камни священны, где же твой царь?
Но никто не ответит, и будет тихо за римскими железными вратами, как перед лютою грозой.
И воскликнут братья к брату:
— Выходи, выходи, брат, час твой пришел!
И вот растворятся железные вороты и, как саранча, выступит войско, и тяжко тогда будет земле.
И скажет брат братьям:
— Слышите, братья, послушайте меня, зачем нам губить людей наших, вернее нам, царям, сразиться друг с другом, и кто осилит, тому и быть царем всего света.
Братья одобрили царское слово.
Перед войсками на конях съехались братья, ударили мечом и бились сильно, и пали все трое мертвы.
Видя смерть царей-братьев, замешались люди, отчаяние напало на них, и ни одно войско не захотело уступить другому.
— Цари наши пали, пускай же падем и мы за них.
И станут биться. И будет крик, голка, сечь — такая война, какой не бывало от начала мира и не будет. От людского крика, страха, труб и стрельбы, от конского бега, пороху, гула и дыма свет померкнет и земля потрясется.
И падут все три войска мертвы, и ни один от них не останется жив. Будет без числа трупов, кровь потечет, как реки. В крови потонут кони. Трупы с кровью поплывут в море. На версты и версты замешается море с кровью.
Горе тогда оставшимся на земле людям, — не будет дома без вдовы, будут сем жен искать одного мужа и не найдут.
И вот, в то злое время, почуяв беду земную, набегут из-за гор одноглазые незнаемы люди и возьмут под свою власть землю, разрушат храмы, поработят живущих, и сядет в Царьграде вождь их — Сатурнин безбожный править землею и мучить в тяжкой работе.
Как подбитые звери, восплачутся люди, не словами, горьким сердцем взмолятся к Богу в неизбывном горе.
1917 г.
ДЕЛА ЧЕЛОВЕЧЕСКИЕ{*}
Стоят и вопиют люди, видя падение могучего города, и сетуют горько, видя гибель его, и напрасно озираются, не найдут ли его на ином месте таким же цветущим и крепким.
Что вы плачете, что стенаете, люди неразумные?
Могуч был Вавилон, богаты и горды цари его, и, казалось, веку не будет его пышной жизни. Сильнее всех была Ниневия... Где они? Где Ур халдейский, где Ширпурла? Знают о них летучие пески пустыни, да степные орлы.
Все, что руками человеческими построено, руками же человеческими и будет разрушено. Таковы дела человеческие. Гибель и тлен — удел их.
Перестаньте плакать! Ничего! Не скорбите, не сетуйте!