Том 6. Лимонарь

И глаза его прояснились.

Кто из невест краше Брандории — прекрасная королевна Брандория! — ей и быть королевой Дантона.

За Брандорию сватался Додон из Магандца. Додон не чета Гвидону, под стать Брандории.

Гвидон про это знает, но однажды он сумел, справился с отцом Додона, та же участь ждет сына, если посмеет — королевская воля и слово все сокрушит, не согнуться!

И повеселел.

Прервав слово на переносе, он отложил в сторону свои военные мемуары, многолетний труд, выбрал потверже лист, — и черные по сини вдавились буквы, не грозя, но едва ли придет кому мысль, прочтя, сказать: нет.

Среди рыцарей самый молодой, любимый Ричард — с него Фукэ напишет своего Сент — Этьена.

— Путь тебе, Ричард, в Дементиан к королю Отгону, сказал Гвидон и вручая письмо, уверенно, петушком, назад ты вернешься — с королевной!

Если бы Гвидон сказал: «поди и принеси яйцо Кощея (в яйце — душа)!» — Ричард, верный рыцарской клятве, не задумываясь, пошел бы за бессмертием на смерть.

2

Оттон не Кощей бессмертный, уламывать пустое дело. Оттон за облаками — Гвидон Дантона зять. Староват, из ума выжил, но возрастом меряют скот, а ум ни при чем, какой — нибудь бродяга, ума палата, а дурак. С Додоном Брандория обручена — поменялись кольцами: «кольцо — верность слову», но это считается среди мещан, а можно и разобручиться.

Прекрасная королевна Брандория, ты слышишь? А про это ты чуешь; злая молва — суд народа — назовет тебя позорным именем Милитриса (meretrice). Но кто это сказал, какой провидец, «Суд народа — суд Божий»? Неправда! суд народа — ложь.

Брандория вошла к отцу непреклонна: ей все известно, Оттон повторил о Гвидоне.

— Я люблю Додона, сказала Брандория.

Ричард, свидетель встречи, вздрогнул: его пронзило так просто сказано бесповоротное «люблю».

— Люблю! повторил с хохотком Оттон, недаром прозвище «кирбит», по-персидски «сера», кто любит, тот любится, а замуж выходят...

И с тем же шипучим хохотком, подскоча, сорвал с ее пальца обручальное Додона — кольцо покатилось к ногам Ричарда.

— Да ты что же думаешь, я на твоей матери женился любя? и мечтательно повторил, кто любит, тот любится.

Сердце ее вепрь, ни «да» и ни «нет», тут не спрашивают и не выбирают, Брандория вышла.

И «в последний час свиданья», как поют цыганы, когда пришел Додон прощаться, в цыганском зное — эта «злая тоска-разлука» и «моя безоглядная воля» — в звонкую торопящую «чёрынаю» ночь мудрое слово отца о любви венчало не золотым, а кровью кованным кольцом любви навек.

В «последний час» забрезжило утро — если б собрать все тени и весь широкий и горбатый пепел ночи и угасить свет!

В то же утро Брандорию отвезли из Дементиана в Антон.

Ричард, исполнив свой рыцарский долг, поклялся клятвой сердца быть рыцарем до смерти бессчастной Брандории.

Свадьбу сыграли по- антоновски светло и звучно. Все дальние и ближние съехались в Антон — короли и королевы, принцы и принцессы, князья и княгини. И только не видно было среди гостей Додона.

А без него Брандории веселые огни, как чад, а музыка взвой сердца.

Гвидон на седьмом небе — не горностаевый король, а порфирный — король с королевой.

3

Не по дням, а по часам растет Бова, как растет не по дням, а по часам черна — черней — тоска у Брандории — у его матери.

Счастье! никогда не в одиночку — повалит, не остановишь. Не узнать Гвидона.

Куда девалась скука! Нашел забаву: сын растет, Бова королевич. Подданные не знают куда деваться от щедрой награды: тешась в военные игры с королевичем, король засыпал золотом и орденами — слова благодарности исчерпались, а медали некуда вешать.

Бове исполнилось три года, а скажешь не три, а тринадцать — три Теризу, молочному брату, сыну воспитателя Синибалды, кормила и Бову и Териза Джаконда.

Под богатырской ли звездой он родился, или это любовь творит чудеса — ни в отца, ни в мать, сам по себе, разве что глаза — неутолимые Брандории.

Привязался королевич к отцу королю. А взял Бову Гвидон мемуарами. И чем заковыристей история, тем пристальней глаза и веселее внимание, что масло в огонь, вздувает рассказчика. На приемах возьмется Гвидон за слово: «Православные христиане...» — плетет — путает и завязнет, а с Бовой полон рот горохом набит, словами так и стреляет.

Что Гвидон, что Бова — неразлучны.

«Пойдет сын в отца, говорят, дай подрастет, покажет, весь мир завоюет!»

* * *

Любви нет срока, а терпенью наступит конец.

Говорит Брандория Ричарду:

— Ты меня любишь, Ричард?

— С твоего первого слова: «люблю».

— Ты рыцарь короля.

Ричард низко опустил голову, шея его вытянулась под жгучей пилой, а терпит.

— Я больше не могу, слышишь?

Ричард понял, и посмотрел в глаза Брандории. Что-то болезненное прорезало его крестом со лба до подбородка.

Она смотрела, испытуя.

«Исполню», сказал Ричард, и это его «готов» вышло из глуби несомненно.

— Ты поедешь в Маганедц, говорила Брандория, скажи Додону, пусть освободит меня: в субботу в Селяравенском лесу он встретит Гвидона. Лес не выдаст.

«Додон мне не поверит: я рыцарь Гвидона».

— Убеди его, покажи, как ты меня любишь. Я больше не могу.