Том 6

Домик этот — почти сарай — стоит над обрывом на горной круче. Клок земли, на котором он выстроен, был частной собственностью человека, и сейчас являющегося профсоюзным работником. Он отдал свою землю под это профсоюзное зданьице. Из окоп домика видны зеленые дали: все те же южные джунгли, в которых полно диких зверей. В самом домике до крайности бедно: деревянный простой стол, несколько очень простых самодельных стульев; на стене портреты Ленина и Сталина. За дощатой перегородкой — маленькая комнатка. Там всегда ночует кто-либо из профсоюзников. Был случай, когда на оффис напали подосланные хулиганы. Профсоюзники отстаивали свой дом. Та девушка в стареньком сари, которая только что выступала на митинге, в тот раз, как о ней рассказывают, дралась с напавшими, подобно молодой тигрице. Лупила табуреткой по головам, швырялась камнями, горшками, палками. Такова местная обстановка для профсоюзной работы, ничего не поделаешь, это вам не Советский Союз, куда, кстати, девушка очень хочет поехать учиться. Средств у нее для этого нет, а послать на казенные средства? Кто же это сделает? Господин Годлер и его хозяева? Но надежду она все-таки не теряет.

Заночевали мы в одном из горных рестхаузов, над бурной, всю ночь бушевавшей речкой. Странно, но мне было холодно на тропическом Цейлоне даже под толстым белым одеялом из ворсистой шерсти. Снова вспомнились рассказы о том, что на Цейлоне есть места, где по вечерам люди сиживают у камина.

Утром, чуть свет, разбудили птицы, в несметном множестве распевавшие на все голоса в окрестностях. В их хор время от времени вступал голос самого обыкновенного домашнего петуха. Но, конечно, в таком голосистом окружении петька тоже старался: последние ноты своих незамысловатых мелодий он как-то растягивал — может быть, полагая, что его все-таки примут на павлина, хотя павлиньему «пению» и вовсе завидовать но к чему. Но ведь зато перо какое!

Раздвинув стену комнаты, я вышел на балкончик, который висел прямо над потоком. По камням медленно ползла пестрая озябшая змея метров двух длиной, в воде навстречу потоку пробивались большие сильные рыбы, поток их отбрасывал назад. Птицы, большие и малые, во всех направлениях резали воздух меж нависшими над водой деревьями. Было невозможно холодно, «не более» двадцати градусов выше нуля. Да, на свете все сравнительно и все относительно.

Сенатор — поэт

1

За рулем плотный, грузный на вид, по на доле чрезвычайно подвижный и живой человек с легкой проседью в черных, слегка вьющихся волосах. Лицо у него смуглое, глаза серьезные, с непрерывно вспыхивающими в них огнями мысли.

Автомобиль чуть пошире нашего «Москвича», а набилось в него семь человек. Сидим почти друг на друге. Кроме самого владельца и нас в автомобиле еще трое из семьи хозяина: жена, дети и его шофер.

Хозяип везет нас вдоль океана на север — показать новые места на острове, в том числе свое именьице с плантациями кокосовых пальм.

Это сенатор Реджи Порера — плантатор, издатель, поэт, общественный деятель, создатель и держатель собственного клуба творческой интеллигенции, один из очень заметных людей Цейлона.

Сначала мы едем по знакомой нам дороге, по которой Владимир Павлович Байдаков когда-то вез нас с аэродрома Катунаяке в Коломбо. За Катунаяке начинаются места нам незнакомые, и прежде всего возникает Негомбо — прибрежный городок рыбаков. Весь берег здесь в лодках и катамаранах. Лодки и катамараны по всему горизонту раскинуты в океане; океан шумит, сегодня он неспокоен, в пенистых синих волнах.

В сотне метров от берега под пальмами и баньянами расположился крытый рыбный рынок. Плодами моря запалены прилавки, лотки, заполнены корзины и ящики. Здесь рачки и креветки, среди которых — и маленькие, размером с мизинец, почти прозрачные, как льдинки, и клешнястые, грозные на вид, зелено-черные, угрюмые морские раки. За креветками, рачками и раками следуют крабы всех размеров, вплоть до таких, что на них можно ездить верхом. Рыбы тоже — от подобных снеткам малявок до мертвых тунцов и двухметровых акул. У акул еще дергаются их зубастые пасти, холодные, оловянные глазки злобно смотрят на толпу покупателей, движущуюся вдоль прилавков и лотков. Странно выглядят разрубленные туши дельфинов: кожа рыбья, а мясо очень смахивает на говяжье. Рыбы тут всяческие: и подобные отлично начищенным сабельным клинкам, длинные и узкие; и пузатые, как арбузы, такие же зеленые при этом и полосатые; есть темные, есть светлые, тупорылые и остроносые; есть такие, что их не отличить от змей.

Все это охотно раскупается, потому что все оно до предела свежее — только что из океана. Поддается соблазну и наш сенатор. Он, тщательно и придирчиво выбирая по штучке, покупает несколько десятков креветок какого-то особого сорта.

За рыбацким Негомбо сворачиваем на северо-восток, едем вдоль водной магистрали, в которой по строгой прямизне берегов нетрудно узнать канал.