Читаем Том 6 полностью

Но вот, когда мы в последний раз обогрелись в Лаврове, загроможденном товарами для Ленинграда, да съехали на ладожский лед, стало плоховато. Под чистым голубым небом закручивал гайки такой мороз и свистал, бешено дуя с севера, такой убийственный ветер, что у меня — тут я понял, как это бывает, — стало перехватывать дыхание. Чувствую, что гибну, и все. Замерзаю. Уже и шевелиться не хочется: мол, будь что будет. Два «мессершмитта» над нами кружат в голубой вышине — ну и черт с ними. Рвутся одни за другим несколько тяжелых снарядов, кроша и вскидывая вспыхивающий на солнце радугой зеленовато-голубой лед, — и тоже безразлично.

Но что это? Мы стоим? Да, машина остановилась на половине пути через озеро. А есть строгий приказ шоферам не останавливаться на льду, не задерживаться даже для оказания помощи друг другу.

Хлопают дверцы кабины. На лед выходят шофер, сопровождающий боец, Вера. Зовут и меня. Кое-как слезаю на несгибающихся ногах.

Красноармейцы копаются в моторе, мы зябнем, как нам кажется, на сорокаградусном морозе. Ветер не дает стоять, подхватывает и гонит в сторону от машины по льду.

— Что тут случилось?

— Сорвало сцепление. Своими силами не обойтись. «Голосовать» надо.

Шофер и сопровождающий, а с ними и мы дружно подымаем руки, сигналя о бедствии проносящейся мимо машине. Она даже не уменьшает скорости: приказ есть приказ, тем более что «мессершмитты» уже обратили внимание на нашу вынужденную стоянку. Их круги становятся ниже и меньше. Они бы с превеликим удовольствием набросились на нас, по зенитные пушки, установленные на льду вдоль трассы, начинают торопливо бить по самолетам, и те только кружат и кружат, не решаясь спикировать.

— На буксир никто не возьмет, — рассуждает шофер. — А вот пеших подхватить могут. Вы бы, товарищи, да ты, — обращается он к сопровождающему, — добрались до берега или до какого-нибудь технического пункта. За мной тогда тягач вышлют. А то ведь как-никак — бомбы. Если эти исхитрятся, — он указывает на «мессершмитты», — шум порядочный будет.

Идем по льду в сторону западного берега. Шофер, видим, забирается в кабинку — ждать. Он был прав — не первая, не вторая и даже не пятая, а скорее всего десятая или пятнадцатая полуторка притормозила на секунду, чтобы мы успели взобраться в кузов на мешки, и понеслась дальше.

Так мы вновь оказались в Коккореве, откуда в декабре начинали путь через Ладогу.

Военные дорожники приняли наше сообщение о машине, терпящей бедствие на льду, и туда тотчас отправился автофургон технической помощи. А мы настолько промерзли, настолько измотались в трудном пути, что продолжать его смогли лишь поздним вечером, когда нам сказали, что в Ленинград, на Басков переулок, идет почти порожний грузовик.

Опять мы в кузове, по которому — от борта к борту — на ухабах и рытвинах тяжело ползают два таинственных ящика. Едем, едем, едем… Едем медленно, застревая в селениях, где улицы забиты машинами с грузом, — к Ленинграду, и с людьми — в сторону озера. Мотор глохнет. Шофер продувает ртом бензотрубки, с отвращении плюется: «Не бензин, а жидкое дерьмо». Сдают камеры в колесах. Все вместе вяло качаем насос. Сил ни у кого нет, и дело движется невозможно медленно.

Среди ночи приближаемся к окраинам Ленинграда. Близ дороги экскаватор на гусеницах сосредоточенно копает своим ковшом длинную и широкую траншею. Неужели еще один противотанковый ров?

Шофер приостанавливает машину, отворяет дверцу, высовывается к нам.

— Могилу роет. Мертвяков-то сколько, видите?

Светит луна, и то, что нам показалось штабелями дров, при ее зеленом свете оказывается именно тем, о чем говорит шофер. Это мертвые, застывшие, обсыпанные снегом люди. Кто зашит, как тюфяк, в мешковину или в полосатый матрац, кто обернут одеялом и обвязан веревкой, а кто и просто так — в чем был, в том его и привезли к этому длинному могильному рву Пискаревского кладбища.

— Их тысячи, — добавляет шофер. — Каждый день почти что мимо езжу, и каждый день новую траншею роют.

Из кузова мы выбрались возле памятника Суворову, на краю Марсова поля. Кругом были сугробы. По ним дошли до моста через Неву, долго преодолевали его и дальше двинулись парком Ленина. Пока достигли Ситного рынка, насчитали трех мертвецов на парковых дорожках. Первый лежал на скамье сразу за мостом, сжавшийся в комок; с одной его ноги кто-то стянул валенок — стащить второй, верно, не хватило сил. Другой недалеко от театра Ленинского комсомола поскользнулся, должно быть, упал да и не смог подняться. Третий привалился спиной к цоколю здания бывшей Биржи труда. Смерть вместе с поземкой разгуливала по заиндевелым пустынным улицам. Кроме мертвых, в них не было никого. Раньше, бывало, хоть патрули проверяли документы. А тут идем, идем — даже и патрулей не встречаем.

Перейти на страницу:

Все книги серии В.Кочетов. Собрание сочинений в шести томах

Похожие книги

Хрущёвская слякоть. Советская держава в 1953–1964 годах
Хрущёвская слякоть. Советская держава в 1953–1964 годах

Когда мы слышим о каком-то государстве, память сразу рисует образ действующего либо бывшего главы. Так устроено человеческое общество: руководитель страны — гарант благосостояния нации, первейшая опора и последняя надежда. Вот почему о правителях России и верховных деятелях СССР известно так много.Никита Сергеевич Хрущёв — редкая тёмная лошадка в этом ряду. Кто он — недалёкий простак, жадный до власти выскочка или бездарный руководитель? Как получил и удерживал власть при столь чудовищных ошибках в руководстве страной? Что оставил потомкам, кроме общеизвестных многоэтажных домов и эпопеи с кукурузой?В книге приводятся малоизвестные факты об экономических экспериментах, зигзагах внешней политики, насаждаемых доктринах и ситуациях времён Хрущёва. Спорные постановления, освоение целины, передача Крыма Украине, реабилитация пособников фашизма, пресмыкательство перед Западом… Обострение старых и возникновение новых проблем напоминали буйный рост кукурузы. Что это — амбиции, нелепость или вредительство?Автор знакомит читателя с неожиданными архивными сведениями и другими исследовательскими находками. Издание отличают скрупулёзное изучение материала, вдумчивый подход и серьёзный анализ исторического контекста.Книга посвящена переломному десятилетию советской эпохи и освещает тогдашние проблемы, подковёрную борьбу во власти, принимаемые решения, а главное, историю смены идеологии партии: отказ от сталинского курса и ленинских принципов, дискредитации Сталина и его идей, травли сторонников и последователей. Рекомендуется к ознакомлению всем, кто родился в СССР, и их детям.

Евгений Юрьевич Спицын

Документальная литература
1937. Трагедия Красной Армии
1937. Трагедия Красной Армии

После «разоблачения культа личности» одной из главных причин катастрофы 1941 года принято считать массовые репрессии против командного состава РККА, «обескровившие Красную Армию накануне войны». Однако в последние годы этот тезис все чаще подвергается сомнению – по мнению историков-сталинистов, «очищение» от врагов народа и заговорщиков пошло стране только на пользу: без этой жестокой, но необходимой меры у Красной Армии якобы не было шансов одолеть прежде непобедимый Вермахт.Есть ли в этих суждениях хотя бы доля истины? Что именно произошло с РККА в 1937–1938 гг.? Что спровоцировало вакханалию арестов и расстрелов? Подтверждается ли гипотеза о «военном заговоре»? Каковы были подлинные масштабы репрессий? И главное – насколько велик ущерб, нанесенный ими боеспособности Красной Армии накануне войны?В данной книге есть ответы на все эти вопросы. Этот фундаментальный труд ввел в научный оборот огромный массив рассекреченных документов из военных и чекистских архивов и впервые дал всесторонний исчерпывающий анализ сталинской «чистки» РККА. Это – первая в мире энциклопедия, посвященная трагедии Красной Армии в 1937–1938 гг. Особой заслугой автора стала публикация «Мартиролога», содержащего сведения о более чем 2000 репрессированных командирах – от маршала до лейтенанта.

Олег Федотович Сувениров , Олег Ф. Сувениров

Документальная литература / Военная история / История / Прочая документальная литература / Образование и наука / Документальное
1917: русская голгофа. Агония империи и истоки революции
1917: русская голгофа. Агония империи и истоки революции

В представленной книге крушение Российской империи и ее последнего царя впервые показано не с точки зрения политиков, писателей, революционеров, дипломатов, генералов и других образованных людей, которых в стране было меньшинство, а через призму народного, обывательского восприятия. На основе многочисленных архивных документов, журналистских материалов, хроник судебных процессов, воспоминаний, писем, газетной хроники и других источников в работе приведен анализ революции как явления, выросшего из самого мировосприятия российского общества и выражавшего его истинные побудительные мотивы.Кроме того, авторы книги дают свой ответ на несколько важнейших вопросов. В частности, когда поезд российской истории перешел на революционные рельсы? Правда ли, что в период между войнами Россия богатела и процветала? Почему единение царя с народом в августе 1914 года так быстро сменилось лютой ненавистью народа к монархии? Какую роль в революции сыграла водка? Могла ли страна в 1917 году продолжать войну? Какова была истинная роль большевиков и почему к власти в итоге пришли не депутаты, фактически свергнувшие царя, не военные, не олигархи, а именно революционеры (что в действительности случается очень редко)? Существовала ли реальная альтернатива революции в сознании общества? И когда, собственно, в России началась Гражданская война?

Дмитрий Владимирович Зубов , Дмитрий Михайлович Дегтев , Дмитрий Михайлович Дёгтев

Документальная литература / История / Образование и наука