Ребята, толкаясь, сбежали вниз и быстро разбросали дрова. Но Тумба все-таки предупредил:
— По кругляку возьмите на всякий случай, если обман, их двое, справимся.
Дверь открылась, и Тима сразу узнал: квадратный — это Капелюхин, а в рваном под мышками полушубке — пимокат Якушкин. Тима радостно закричал:
— Ребята, я их знаю! Они настоящие!
Капелюхин, нахмурившись, оглядел Тиму, потом сказал, сощурив глаза:
— Ведь Сапожков, а?
— Где мама, вы знаете?
— Вот видали его? — насмешливо спросил Капелюхин.— Сразу — где мама, а еще герой... Варвара Николаевна терзалась, терзалась да в нарушение приказа комитета стала бегать по городу как оглашенная, сынка искать. Ну, контрразведка ее и прихватила.
— Она в тюрьме?
— Сейчас в тюрьме одни мыши остались,— гордо заявил Капелюхин,— Всех освободили в один момент. Представим тебя мамаше, не беспокойся.
Расхаживая по приюту, Капелюхин крутил головой и говорил укоризненно:
— Ну и запакостили вы, ребята, помещение, ай-яй-яй. Старший-то у вас был?
— Я,— сказал Рогожин и смущенно потупил глаза.
— Что ж ты революционной дисциплины внушить им не мог! Куда ни ступи — кожура картошки. Сахар на полу рассыпан. Казенные матрацы пожгли. Стекла на сколько рублей поколотили. Разве так неаккуратно бунтовать следует?
— Мы это не от озорства,— тихо сказал Рогожин.
— Ну там с чего, после расскажете, а сейчас давай сядем и подумаем, куда вас девать теперь. На сем месте оставлять нельзя — скотный двор.
— Дяденька, а вы нас отпустить насовсем можете? — кротко спросил Сухов.
— Это куда же?
— А так, кто куда.
Капелюхин задумался, потом заявил решительно:
— Нет, не пойдет. Надо вас к новой жизни пристроить основательно.
— Значит, в барак сгоните?
— Зачем в барак, нужно помещение хорошее приглядеть. Что же, мы такие бедные, что и буржуев у нас нет? Может, мачухинский флигелек присмотрим или у Пичугина особняк — тоже ничего.
— Да вас дворник Леонтьев ка-ак шуганет! Он револьвера не испугается.
— Дворник — это, конечно, начальство сейчас большое, но мы его уговорим, дворника. Посулим чего-нибудь.
— Зачем вы над нами смеетесь? — обиженно спросил Иоська.
— Я, мальчик, не смеюсь, а радуюсь,— строго сказал Капелюхин.— Радуюсь, что революция столько хороших дел сразу сотворить очень просто может. В городе знаете кто? Полная власть пролетариата — рабочих и крестьян.
Мы, конечно, задержались маленечко после Питера и Москвы, но ничего: к чему шли, к тому пришли.
— Вы как про нас узнали?
— Мальчонка в ревком пришел. Огузков его фамилия.
— Это не фамилия, а прозвище — Огузок.
— Ну, это все равно, как его там зовут, только он всех за полы хватал. Сразу толком ничего объяснить не мог. А как поняли, ну и пришли.
— Это вы ночью стреляли?
— И мы, и в нас. Обоюдно, как водится. Значит, так, ребята. Давайте от себя тройку. У нас теперь, как чего, сразу тройку. Мы по городу походим, помещение подходящее подыщем, а остальным все здесь прибрать, чтобы полный порядок был. К вечеру переселим.
— А нельзя, чтобы вместо наших живодеров вы воспитателями остались? Будьте добры, дяденька. А мы все вас, как солдаты, будем слушать,— взволнованно попросил Чумичка.— Верно, ребята?
— Спасибо за доверие,— сказал Капелюхин, скручивая задрожавшими от волнения пальцами цигарку.— Только в воспитатели я не гожусь. Мы вам кого пообразованнее сыщем.
— Не надо нам образованного, вы идите.
— Вы что же, дураками расти хотите? — сердито спросил Капелюхин.— Революции обученные люди требуются. И чтобы такие слова глупые вам забыть. Понятно? Ну, кто у вас тройка, давай пошли.
— У нас комитет.
— Ну, давай сюда комитет, раз вы такие уж организованные.
К Капелюхину подошли Рогожин, Тумба и Стась. Капелюхин торжественно пожал каждому мальчику руку и отрекомендовался:
— Капелюхин с ревкома,— подумав, добавил: — Бывший механик с затона. Ну, пошли!
И когда уже подошли к дверям, Тима отчаянно крикнул:
— А как же я?
— А ты что, комитет? — прикрикнул на него Тумба.
— Обожди. Так нельзя. Давай обсудим парня,— сказал Капелюхин и, обращаясь ко всем ребятам, заявил: — Вот об этом пареньке мать очень страдает. Не знает она, куда он подевался. Конечно, до вечера он здесь может побыть, не скиснет, да мать его жалко. Но вы сами решайте. А я тут ни при чем.
— Монетой метнуть, да?
— Эх вы, отставшие! Давайте на голосование: кто согласен отпустить, кверху руки. Так... А кто теперь против? Ну, четверо против остальных. Называется, при подавляющем большинстве. Значит, пусть идет.
— А двери нам после вас снова дровами завалить?
— Нет надобности. Только вы полы помойте, ребята.
— А где воды взять?
— Река под носом.
— Можно и на реку ходить?
— Ну, я вижу, и бестолковые вы! — рассердился Капелюхин.— Придется с вами после митинг проводить, чтобы все права растолковать.
Когда вышли во двор, из приюта раздалось запоздалое «ура». Якушкин спросил опасливо:
— Может, они с радости какую шкоду учинят?
— Нет,— сказал Капелюхин,— с радости люди глупостей не допускают. С горя, да, бывает.