— Могу выдать четыре винтовки. Что же касается того гада, докладываю: мандат у него фальшивый. Мы таких целую пачку на Плетневской заимке захватили, но, видать, кое-кому они уже выдать успели. Так что, кто хочет ловить бандитов,— пожалуйста. Старшим поедет от нас товарищ Давыд Синцов.
Тима подошел к Синцову и спросил:
— А мне можно?
Синцов, глядя поверх его головы, крикнул:
— А ну, быстрее там, товарищи! — и, ничего не ответив, побежал к головной упряжке.
Тима истолковал молчание Синцова в свою пользу. Когда сани выехали на улицу, он молча втиснулся на задние розвальни между Белужиным и Колей Светличным.
Белужин спросил:
— Подвезти, что ли?
Тима промолчал.
Дула предвесенняя вьюга, сырой, сизый снег бил в лицо, словно мокрыми тряпками.
Белужин уныло жаловался Светличному:
— Умный я человек, а ввязался. Партийным рассуждать не приходится: велено — значит, иди, а я-то вольный, вполне мог остаться.
— Чего же не остался? — сердито спросил Светличный.— Никто не неволил.
— Вот и думаю: чего? — с хитроватым простодушием пожал плечами Белужин.
— Полез, а теперь ноешь.
— Не ною, а рассуждаю,— с достоинством поправил Белужин. — Тебе, Коля, помереть легко, беспечно, а у меня ребят трое. Если я в такое дело влез, то не от отваги, как ты, а оттого, что в сторонке стоять да моргать неловко, пока другие жизнь наладят.
— Ты что, легкой ждешь?
— Жду, малый, как все ждут,— вздохнул Белужин.— Вот по субботам трудящимся подводы наряжаем за водой, в тайгу за дровами, на реку бабам белье полоскать. И называется это коммунальная услуга. Значит, облегчение жизни. Мне вот за полсотни, а я до революции конем только два раза пользовался: один раз, когда брат помер, на кладбище его свез, другой случай — в больницу самого доставили. Целковый ломовик взял. А в конторе две подводы под красным крестом. Кто захворает, везем даром. И еще полостями накрываем, чтобы в дороге не застудился.— Оглядев высокомерно Светличного, сказал: — Тебе только бандитов ловить — и все, а у меня душа болит. Не доставим завтра воду людям — значит, обидим. Раньше за два ведра воды — копейка, и могли платить только бары, а мы ее даром возим. По бедности с воды начали, а большое с того уважение получилось. Поэтому контры на наш двор покушение сделали не столько чтоб коней украсть, сколько чтобы осрамить перед народом, будто мы в хозяйстве слабосильны.
— Видать, и ты стал партии сочувственный, раз поехал бандитов ловить,— одобрил Светличный.
— Не я ей, а она мне сочувствует,— с достоинством поправил Белужин.
Тима не очень внимательно прислушивался к рассуждениям Белужина: он был весь захвачен заботой, как бы заслужить доверие Светличного, обнимавшего обеими руками винтовку, затвор которой он бережно обвязал шейным платком, а дуло заткнул паклей. И хотя нехорошо было так думать, но Тима думал о том, как было бы здорово, если бы Колю ранили во время боя с бандитами: тогда он обязательно взял бы его винтовку и сам стал стрелять по бандитам. Важно только заслужить доверие и быть все время рядом с ним. И чтобы добиться расположения Светличного, Тима насмешливо и льстиво подмигивал ему, когда Белужин рассуждал, почему он за большевиков и революцию.
И только когда выехали далеко за город, Белужин спохватился. Остановив коня, сердито спросил Тиму:
— Ты что же это? Просился подвезти, а выходит, увязался?
— Это вы сказали — подвезти, а я вам ничего не говорил,— попробовал оправдаться Тима.
— Нет, какой смышленый! — возмутился Белужин.— А ну слезай!
— Завезли, чего уж там,— заступился за Тиму Светличный.
— Тебе чего! — гневно сказал Белужин.— Сам давно ли из-под родительской воли выскочил? А у него мать в больнице, понимать надо.
— А может, ты сам домой захотел? — спросил Светличный и ехидно посоветовал: — Ухи-то зачем ватой заложил — боишься от стрельбы оглохнуть?
— От простуды,— деловито разъяснил Белужин. И вдруг, осердившись, крикнул: — Ну так я тоже ему не дядька! — и, дернув вожжи, погнал коня вскачь догонять остальных.
А вьюга волокла навстречу сырые космы липкого снега, и если не отворачивать лицо, то можно было даже захлебнуться этими влажными густыми хлопьями, залепляющими глаза, ноздри, рот. Поддевка на плечах отсырела, и штаны на коленях тоже.
Скорчившись на дровнях, Тима старался не шевелиться, чтобы тающий снег не попадал за ворот. Светличный запахнул винтовку шинелью, ствол ее торчал у самого лица, отчего ему приходилось все время держать голову откинутой.
Но когда Тима предложил ему передохнуть и дать подержать винтовку, Коля сказал сухо:
— Это тебе не лопата, а оружие, его в чужие руки давать не положено.
И хотя Тиме было обидно, что Светличный говорил с ним так недружелюбно, все-таки от этих слов уважение к Коле возросло, и Тима только сказал покорно:
— Я ведь не насовсем, а так только, чтобы помочь.
— Не нуждаюсь! — ответил Светличный и еще крепче обнял винтовку.