Том 5. Статьи

«Итак, принимаю Бога и не только с охотой, но, мало того, принимаю и премудрость Его…» – говорит Иван Карамазов: – «Я не Бога не принимаю», – поясняет он далее: – «я мира Им созданного, мира то Божьяго не принимаю и не могу согласиться принять». И еще далее:

«Не Бога я не принимаю, а только билет ему почтительнейше возвращаю».

«Это бунт», – тихо и потупившись отвечает Алеша на мятежные речи брата.

Не возражая прямо на это обвинение в анархизме, Иван Карамазов дает косвенный ответ: «Можно ли жить бунтом, а я хочу жить. Скажи мне сам прямо, я зову тебя: – отвечай: представь, что это ты сам возводишь здание судьбы человеческой с целью в финале осчастливить людей, дать им, наконец, мир и покой, но для этого необходимо и неминуемо предстояло бы замучить всего лишь одно только крохотное созданьице, вот того самого ребеночка, бившего себя кулаченком в грудь, и на неотомщенных слезках его основать это здание, согласился бы ты быть архитектором на этих условиях, скажи и не лги!»

Казалось бы, что такой «бунт» в плане религиозном должен неминуемо повлечь за собой бунт в плане мира эмпирического, в плане социальном; казалось бы, что отрицание власти мистической предполагает отрицание всякой власти вообще, всякой государственности: но Достоевский не успел раскрыть для себя этой необходимой связи.

А Бакунин, яркий представитель русского революционного бунтарства, враг всякой власти, всякой государственности, почему-то перестает быть последовательным, когда перед ним жизнь ставит последнюю проблему «о власти над человеком эмпирического мира».

Эта проблема Бакунина смущает и он не решается «не принять мира».

А между тем в круге именно этих идей нужно искать разрешения проблемы о последнем освобождении. Правда, сам Достоевский, гениальный Достоевский, не сумел выйти на истинный путь последнего утверждения личности, сам он постыдно склонил голову перед лицом государственности, перед мертвым ликом православной церкви, но тем не менее именно он раскрыл мистико-анархическую идею неприятия мира.

Генрик Ибсен

I.

В психологии современного человека есть два полюса, к которым переменно тяготеет личность. Один полюс характеризуется идеей быта, а другой – идеей бунта. Те индивидуумы, которые по душевному складу своему вносят в жизнь устремление, к быту, являются элементом консервативным по преимуществу, даже в том случае, когда они формально исповедуют «убеждения революционные». И наоборот, индивидуумы, «неприемлющие мира», протестующие против всяких обязательных норм суть те, «бунтовщики», которые ведут мир к последнему освобождению.

Однако не так легко различать в жизни эти два основных психологических типа. Дело в том, что и быт и бунт могут раскрываться, как в плане внешнем, формальном, механическом, так и в ином плане, плане основном, в глубине отношений между индивидуум и миром.

«Революционер» в сфере социальных отношений может оказаться при более внимательном изучении его душевной жизни человеком консервативным по существу, мечтающим. о благополучном устроении, о возможности для общества «счастливого» быта. И – с другой стороны – мы знаем такого врага революции, как Ницше: этот философ, игравший политическими парадоксами, стал в оппозицию ко всему буржуазному миру, и его бунт приобрел во истину анархический характер.

Стремление к бунту, в смысле неприятия обязательных моральных и религиозных норм, мы условимся называть философским анархизмом. Мятежная личность не может однако ограничить своего протеста пределами философского анархизма. Движение в сторону бунта является не целью, а средством для утверждения личности а для последнего утверждения личности необходимо обратиться к основам бытия, т. е. к мистике.

Неправ Кропоткин и неправы другие позитивисты-анархисты, которые утверждают, что «анархизм представляет собою миросозерцание, основанное на современном механическом понимании явлений». Анархизм, как учение о путях освобождения индивидуума от власти обязательных норм, вовсе не нуждается в механическом мировоззрении. Наоборот, если мы будет обосновывать анархические идеи на механическом понимании мира, нам придется стать в неизбежные противоречия с тенденциями социальной жизни. Если мы будем смотреть на мир, как на начало механическое, и стоять только на формальной точке зрения, нам придется признать всю внешнюю правду марксизма – и отказаться от анархического идеала.