7) Художник, как и все человечество, стремится к картине. Но народ не художник, и разница между ними та, что народ стремится к живой картине, к точному началу — художник к мертвой. Народ видел Богов живыми в своем сознании, но художник передал их в камне мертвыми и все остальное из живого превращает в мертвое, оставляя живое в сознании. Только архитектура живое искусство, за исключением в ней всех украшений классических фигур и других вещей природы. Эти места можно назвать мертвыми. К мертвому месту относятся и все панно предметного характера, т. е. писанного с предмета и природы. Вся постройка архитектурного здания происходит в художественно целесообразном плане, только плоскость стены не входит как форма художественной композиции, потому она как архитектурная часть здания или закрашивается, или заклеивается обоями как пустое место. А если бы стену как плоскость ввести в композицию, то всякие панно и росписи были бы нелепыми. Но если стена требует, чтобы ее превратить в окраску, то окрашивать ее можно только плоскостью как элементом, вытекающим из ее сути, всякое другое объемное изображение будет нарушением и уничтожением стены.
8) Все, что стремится к увеличению творческой идеи, не возвращаясь к существующему подражанию, претворению, композиции существующего и эстетизации, имеет идею точного начала.
9) Природа всегда прекрасна жизнью своего творчества, а творчество имеет одну-единую цель создать картину, и всякое в ней существо наделено этой великой заботой, и оно стремится вечно оперить себя цветом, рисунком и создать формы. Природа бросила миллиарды семян этой цели, и они приняли каждое свою форму, и <каждое> одело свою картину одеждой и стало развивать свою симметрию и вкус. И эта симметрия — живая и вечно движущаяся, а потому нет ни единого момента, чтобы она остановилась. Самым мудрейшим из семьи объявил себя человек, и то, что он делает, является высшим в природе началом. В своих произведениях поглотивший всю мудрость живого (мертвого нет) должен дать свое творчество живым и преобразовать в новые образы, выбрав из них всю силу существующего.
Так развивается начало семени в бесконечном, принимая новые формы по мере своего внедрения в новую осознанность, что образует современное ей время.
Художник имеет привилегию, на него обращают особое внимание, <кн>ему особое отношение, в нем видят семя красоты, и он является кистью мировой картины. Он открывает красоту, и через его уста и кисть говорит природа о своей красоте; и почет и особое отношение к нему Народа — есть инстинкт природы как цель видеть в нем мир картиною красным. И все <сделать прекрасным> что окружает меня и самого себя, ибо я неустанно стремлюсь к тому, чтобы себя сделать красивым как извне, так и внутри (хотя о последнем меньше заботятся. Оно не всякому видно).
Но если сама природа говорит через уста, кисть, резец и молот о своей красоте, то это не значит, что необходимо писать, изображать ее, ибо тогда никогда ее форма не сдвинулась бы и не преобразовалась бы, и само повторение было бы мертвым отображением ее лика миллионных живых семян, которые видоизменяются и принимают новую красоту. И чтобы идти в природе, ибо помимо мы не можем идти, — должны <художники> выявлять новые и новые формы живые и никакой картины на холсте не должны изображать, а если она изображена, то явится мертвым проектом, который нужно оживить, как машину паром, электричеством.
Все художественные выставки должны быть выставками проектов преобразования мировой картины. Город, храм, дворец являются живой новой формой мирового дела, искусство техники — истинный остов мирового преобразования и образования.
Человек идет только по живому пути, ибо он жив и все живо, и то, что он делает, должно быть живым, и труп разлагающийся тоже жив, но смертен для настолько тем, что мы потеряли нить с ним сообщения. Мы изобрели в веках способы сообщения друг с другом и постепенно их изменяем на новые: слово, телефон, телеграф, радио и масса других. Но перед нами лежит огромная пропасть; <а если> найти способ, чтобы в момент смерти быть готовыми установить с новой жизнью связь, тогда будет побеждена смерть. Много для нас существует смертельных видов, и мы неустанно проникаем в них. Но человеку много еще предстоит работы над своим организмом, чтобы довести его до совершенства такого, как довел машину паровоз<а>, который можно разобрать и вынуть все внутренности, заменить новыми, и паровоз живет. Тогда только мы сможем умереть, когда пожелаем сами.