Там, в машине, били женщину. Я не разобрал четко лица людей, но я увидел, что мужчина стоял на коленях на переднем сиденье рядом с водителем и, повернувшись назад, резко наклоняясь, двумя руками, как кот лапами, бил по лицу женщину, а она, тряся льняными волосами, пыталась сжаться в комок, беззвучно крича, откидываясь спиной и затылком на заднее сиденье. Она пыталась защититься даже поднятыми коленями, судорожно, дрожаще двигая ими перед собой, отчего задралась короткая юбка, а другая женщина, темноволосая, худая, вытянув свой острый профиль, злобно перекосив губы, сбоку толкала вниз, отгибала эти оголенные ее колени, помогая мужчине достать кулаками лицо избиваемой.
Я сцепил зубы и, не отдавая себе отчета в том, что сделаю или могу сделать в следующую секунду при виде этой изощренной расправы за стеклами автомобиля, повернул к обочине, где в облике машинного блага стояла эта современная камера пыток, и сейчас же услышал спокойно предупреждающий голос жены, сидевшей рядом.
— Я тебя прошу — не надо останавливать машину!
— Это невыносимо! Ты посмотри, что они делают с женщиной!
— Вижу. Но, может быть, она сама ужасно виновата.
Лицо жены, привыкшее к гриму, было бледно, как бывало обычно после спектакля, после умывания в артистической, и я впервые отчетливо увидел две незнакомо остренькие морщинки, не тронутые тоном, возле ее накрашенных губ, колечком захвативших сигарету.
Она не сказала больше ни слова. Она курила, выпуская дым к ветровому стеклу, и задумчиво сбивала пепел длинным розовым ноготком.
Я тоже молчал, изредка осторожно косясь на жену, ибо любил и ревновал ее без памяти, независимо от двадцати прожитых вместе лет, и, пораженный, убитый этими двумя остренькими морщинками у ее губ, неожиданной загадочной фразой, думал, что все-таки она предала меня с кем-то или предаст в некий черный день, — и было мне неприютно, как будто неподалеку усмехалась нам обоим одинокая старость.
Ночной разговор
В конце спящего вагона было открыто окно, занавеска, подхваченная ветром, щелкала, стучала по стене, а он, сильно выпивший, стоял в коридоре на сквозняке, держал в одной руке куриную ножку, тер ею о пижаму, другой нелепо размахивал и кричал в лицо тусклому молодому человеку, покачивающемуся с каблуков на носки и уныло икающему:
— В-вы — молодежь, у вас энергии больше, у нас опыта! Ежели бы вместе соединить, не было бы з-заноз всяких! А то занозы в нашей жизни острые бывают! Она, заноза, организму до смерти повредить не может, а боль приносит! Верно или нет, спрашиваю?
— Дядь Петь, не влезай в дрязги, нервы береги, по науке — и… все! Ты ку… курочку покушай.
А тот, краснолицый, уже сердито суживая щелочки глаз, тыкал куриной ножкой молодому человеку в грудь, с горячей досадой доказывал крикливо:
— Ни жрать, ни есть я не хочу! Я тебе об чем толкую? О философии. А ты об чем мне! О пузе. Есть разница или нет разницы?
Они вошли в свое купе, стукнула дверь, приглушила голоса.
Детская ссора
Однажды я слышал, как две девочки лет шести кричали одна другой в ссоре:
— А у меня папа есть! Живой!
— А у тебя дедушка умерлый!
Какая все-таки была в детской ссоре наивная жестокость, суть которой в этом возрасте понять невозможно.
Взгляд
Я видел это на пригородной танцплощадке. Веселый, горбоносый, гибкий, с фиолетовым отливом черных глаз, он пригласил ее танцевать с таким зверским жадным видом, что она испугалась даже, глянув на него жалким, растерянным взглядом некрасивой девушки, которая не ожидала к себе внимания.
— Что вы, что вы?
— Раз-решите? — повторил он настойчиво и показал крупные белые зубы деланной улыбкой. — Мне будет оч-чень приятно.
Она оглянулась по сторонам, как в поиске помощи, быстро вытерла платочком пальцы, сказала с запинкой:
— Наверно, у нас ничего не получится. Я плохо…
— Ничего. Пр-рошу. Как-нибудь.
Он танцевал бесстрастно, щегольски и, полный холодного высокомерия, не глядел на нее, она же топталась неумело, мотая юбкой, нацелив напряженные глаза ему в галстук, и вдруг толчком вскинула голову — вокруг перестали танцевать, выходили из круга, послышался свист, за ними наблюдали, видимо, его приятели делали замечания с едкой насмешливостью, передразнивали ее движения, трясясь и корчась от смеха.
Ее партнер каменно изображал городского кавалера, а она все поняла, всю непростительную низость красавца партнера, но не оттолкнула его, не выбежала из круга, только сняла руку с его плеча и, ало краснея, постучала пальцем ему в грудь, как обычно стучат в дверь. Он, удивленный, склонился к ней, поднял брови, она снизу вверх медленно посмотрела ему в зрачки с непроницаемо-презрительным выражением опытной красивой женщины, уверенной в своей неотразимости, и ничего не сказала. Мне показалось, он переменился в лице, потом отпустил ее и в замешательстве чересчур вызывающе повел к колонне, где стояли ее подруги.