Том 5

— О, у меня уже сын пяти лет. Мы разошлись.

— Значит, вы его не любили?

— Если бы не любила! Но лучше некрасивая правда, чем красивая ложь. Я простила бы его, если бы он рассказал все честно. А он говорил неправду. Он оправдывался, он объяснял, что это случилось, в госпитале, что она врач и непохожа на меня, как небо на землю, что он любит одну меня. А я не смогла… простить. Я заставила его повернуться спиной и отвечать на вопросы. Я спрашивала, он отвечал. Самое ужасное было то, что он мучился и все-таки лгал, лгал. Потом он хотел взять сына… Он не женился… Он каждый год приезжает сюда посмотреть на сына…

— Он приезжает посмотреть не только на сына, поверьте мне!

— Бессмысленно. У меня все перегорело, остались одни уголечки.

Диалог в очереди

— Очень уж безобразно на этих станциях обслуживания — тоже очереди, полное шахермахерство, обман! Раз, представьте, приехала на одну эту станцию — у меня пиковое, просто невыносимо жуткое положение: полетел в моем «Москвиче» подшипник. «Умоляю вас, — говорю слесарю или механику, как их там — не знаю, в общем, молодой парень, а глаза подозрительно красные. — Мне необходимо заменить…» — «Нету». — «Сделайте, ради бога, что-нибудь, ездить по Москве без подшипника — представляете, что это такое? Я хорошо заплачу!» Тогда он отвечает: «Ладно, покумекаю». Прихожу через два часа. Волнуюсь, знаете, как на приеме у зубного врача. «Как?» — спрашиваю. «Будете ездить, — говорит, — сделал профилактику, заменил подшипник, все как полагается». Я даже чуть не зарыдала от радости: «Где же вы достали его, милый?» — «Ваш вон у той машины, — говорит и улыбается, — а подшипник той машины у вас». Нет, вы представляете, какое же это безобразие! Так и езжу до сих пор с чужим подшипником! Ужасно! Когда Это кончится? Какие надо иметь нервы? Так жить просто невозможно!

— Дак итъ как же нам, матушка, долго жить! Нервинный человек пошел, очень деловой. Раньше вон мебель стояла крепкая, деревянная, сто лет — и нет ей износу. А теперь что — занавески эти модные выгорают, каждый год меняй. Диван, мол, старый, царя гороха сродственник, дети-то говорят, — и шась его на свалку! Новый покупают. Сервант, вишь ты, у соседки, ну прямо завистью душу рвет. Покупай — не хуже, чем у людей. Деньги-то от чего отрываются? Опять же от еды. А пенсионеры-то, пенсионеры!.. Уйдет, матушка, на пенсию — габардиновое пальто шьет. Сто лет жить, что ли? Детям оставлять — мода пройдет. А то — часы на руку. Это что же, а? Часы… Я часы никогда не носила — рука у меня рабочая, некрасивая… Откуда людям-то здоровье иметь!

Непонимание

— Степь? Это закаты, это рассветы, это тишина без конца и края… А полынь! Вы когда-нибудь вдыхали запах полыни? А летние или осенние ночи с миллионами километров звезд над головой! А на зорьке июльской, ежели еще по древнему обычаю верхом, когда от трав парным молоком пахнет, когда дорога звенит под копытами вашего друга-коня, тогда лучшего в мире нет, это уже божественное чувство. А теплый ветер в лицо, а тюльпаны-красавцы охорашиваются перед восходом: умылись, и росу стряхивают, и выпрямляются в траве, и кивают со всех сторон, и улыбаются вам и зорьке. Вы, кажется, не верите? А вы поверьте. Я прожил в степи половину своей жизни.

— Я помню другую степь — серую, мокрую, неуютную…

— Она такой не бывает, простите великодушно…

— Помню еще: в степи от лунного света стояли сизые сумерки, и как-то сразу похолодало к рассвету. Мне было скучно.

— Скучно? Простите. Я, видимо, не понял — о чем вы?..

Напутствие

— Э, родная моя, я хочу думать, что мой муж верен мне, что он дорожит моей любовью, вот тогда она и есть, любовь, точнее, видимость чувства. В этой так называв-мой любви, дорогая, всегда должна быть подтасовка. Я подтасовываю себя под другого человека. Только разумная подтасовка — опора его и моя. Стоит только мне прекратить игру, и все моментально остыло. Впрочем, нечему было остывать, страсти ведь не было, уничтожена лишь опора альянса. Нет, родная моя племянница, настоящей любви с луной, рыданиями, надушенными письмами в наше время не существует, это анахронизм, ископаемое чувство, , которое надо показывать в исторических музеях. Почему ты хмуришься? Обиделась?

— Я знаю, тетя, вы страшно одиноки. Я где-то читала, что женщина с плохим мужем все равно одинока. Как я вас понимаю! Лучше уж жить одной…

— О нет! Он совсем не плох, мой муж. Он обыкновенен. Жить одной? Ах ты умничка моя! Ну вот, ты выйдешь теперь, слава богу, замуж за обеспеченного человека, поэтому желаю тебе в жизни счастья, удачи, легкого сна и легкой любви.

— Почему легкой, тетя?

— Я сказала: современной, современной.

Самый приятный запах

— О чем вы говорите так лирично? Какой там еще запах сирени? Где вы чувствуете, как вы говорите, тонкую свежесть и аромат, скажите, пожалуйста? Не испытываю ничего приятного от этого парфюмерного благоухания. Сантименты, одни сантименты…

— Почему же?