Том 4. Время реакции и конситуционные монархии. 1815-1847. Часть вторая

Несколько горячих голов вообразили, что эти репрессии крайне возмутили общество и что при первом сигнале вспыхнет всеобщее восстание. 3 апреля 1833 года полсотни заговорщиков попытались овладеть Франкфуртом. Затея была ребяческой и кончилась плачевной неудачей. Меттерних, ранее не слишком беспокоившийся предупредить восстание, теперь добился от сейма назначения верховной следственной комиссии, которой поручено было выслеживать по всей Германии революционные действия; затем на совещаниях министров в Вене (январь 1834 г.) он, благодаря поддержке прусского министра Ансильона, сломил последнее противодействие и добился издания целого свода карательных и предупредительных законов.

Успехи таможенного союза. Переворот в Ганновере. Положение дел было чрезвычайно сходно с тем, какое имело место в 1824 году. Заядлые реакционеры, министры Блиттерсдорф в Карлсруэ и Абель в Мюнхене, всеми способами вербовали раболепное большинство. Следственная комиссия привлекла к суду 1800 человек; до 1836 года было осуждено 204 студента. Тысячи «подозрительных», привлеченных к следствию по самым нелепым обвинениям, бежали в Швейцарию или Францию. Всюду царили уныние и страх.

Однако разнообразные причины не дали теперь Германии впасть в ту прострацию, какая на время овладела ею после 1820 года. Во-первых, не все завоевания 1830 года были потеряны; новые конституции, хотя и искалеченные, уцелели. Тех немногих либералов, которых министрам не удалось устранить из местных сеймов (ландтагов), оказывалось недостаточно для поддержания некоторой политической жизни; общество с участием следило за их мужественной деятельностью и возмущалось их неудачами. Притом и государи относились враждебно только к политическим реформам, но охотно признавали необходимость социальных преобразований. В Баварии, Бадене, Гессен-Касселе и особенно в Саксонии законодательство урезало прерогативы дворянства и облегчило выкуп постоянных налогов, обременявших земельную собственность. Все это были неполные реформы; они не удовлетворяли крестьян. Однако они пробудили их от оцепенения и создали как бы резерв либеральной армии, молчаливый и грозный.

Под влиянием новых условий экономической жизни развивалось чувство солидарности. В 1831 году курфюрст Гессенский, которого недавние события убедили в необходимости тесного союза с Пруссией, примкнул к прусскому таможенному союзу. Короли баварский и вюртембергский колебались дольше. Но стремление отвлечь внимание общества от политических вопросов, материальные соображения, необходимость создать себе опору против австрийской гегемонии, а у Людвига Баварского — также искренний патриотизм в форме туманных стремлений, одержали наконец верх над расчетом (1833); за этими двумя государствами последовали Саксония и Тюрингия (1834), потом Баден, Нассау и Франкфурт (1836). Теперь 25 миллионов немцев были объединены в одном большом таможенном союзе под фактическим верховенством Пруссии. Ежегодно представители государей, принадлежавших к союзу, собирались для сведения денежных расчетов, улаживания споров и выработки полезных изменений; между членами союза царило полное равноправие, и тарифы могли быть изменяемы лишь по единогласному решению. Материальные результаты таможенного союза превзошли самые смелые ожидания — за десять лет ввоз и вывоз почти удвоились: сумма таможенных пошлин возросла с 12 до 21 миллиона талеров (1834—184.2). Еще важнее были моральные последствия: по мере того как сношения между различными немецкими областями становились активнее, падали предрассудки, создавалось общественное мнение, — одни и те же умственные течения и стремления овладевали обществом от Альп до Балтики, от Карлсруэ до Кенигсберга. Волнение, вызванное переворотом, который совершил ганноверский король Эрнст-Август, распространилось по всей Германии.

По существу своему этот переворот был самым обыденным событием: государь, которого стесняла конституция, упразднил ее. И действительно, общество было скандализировано не столько самым фактом, сколько сопровождавшими его происшествиями, именно той грубостью, с которой король изгнал из страны семь профессоров Гёттингенского университета, отказавшихся присягнуть на верность, новой конституции; между этими профессорами было несколько знаменитостей, как то: братья Гримм, Гервинус, тогда уже напечатавший начало своей Истории немецкой поэзии, и Дальман, выдвинувшийся своей пылкой защитой прав немецкого населения в Шлезвиге[26]. Со всех сторон посыпались на них адресы, открытые подписные листы в их пользу быстро заполнялись. Это несколько смутило союзный сейм, Пруссию и Австрию, поддерживавших Эрнста-Августа; им было странно видеть перед собой этих новых противников — профессоров и буржуа, людей чрезвычайно консервативных, которых нелепый поступок короля толкнул в оппозиционный лагерь.