Том 4. Стиховедение

Краткие формы прилагательных и причастий сравнительно малоупотребительны. В разговорной речи (по текстам сборника «Русская разговорная речь», 1978) отмечается лишь должен, уже не ощущаемое как прилагательное. В пушкинской прозе («Пиковая дама») частота их — около 1 %, но в «Евгении Онегине» — около 3 % от всех неслужебных частей речи: по-видимому, этого достаточно, чтобы интуитивно ощущать краткие формы прилагательных как примету поэтического языка. В том числе в женских рифмах «Евгения Онегина» они составляют 2,8 %, в мужских рифмах — 3,8 %. В 4-стопном ямбе В. Брюсова (1900–1917) доля их чуть выше: в женских рифмах — 4,7 %, в мужских — 4 %. Может быть, это заметное учащение кратких прилагательных в женских рифмах не совсем случайно.

Дело в том, что в мужских рифмах созвучие охватывает один слог, а в женских два. Поэтому в мужских рифмах круг возможных созвучий более узок, в женских более широк. Чтобы в этом убедиться, достаточно взглянуть в словарь рифм любого поэта (так, у Блока мужские рифмы на ударное а образуют 41 созвучие, а женские — 238 созвучий[653]). Поэтому словоформы, увеличивающие количество мужских рифм, работают на единообразие рифмовки, а словоформы, увеличивающие количество женских рифм, — на ее разнообразие. У Пушкина перед нами, несомненно, первый случай: его краткие прилагательные в мужских рифмах пополняют прежде всего самые обильные рифмические гнезда — созвучия на — он и — на (спрос на эти рифмы — конечно, ради высокочастотных местоимений он и она)[654]. Если в среднем, как сказано, краткие прилагательные составляют в стихе Пушкина около 3 % знаменательных частей речи, то среди 88 рифм пушкинского 4-стопного ямба на — он они составляют 15 % (влюблен, поражен), а среди 116 рифм на — на — 44 % (полна, влюблена, окружена): разница огромная.

В начале XX века тенденция меняется. Символисты и постсимволисты стремятся обновить запас поэтических форм, и в том числе рифмующих созвучий[655]. Разрабатываются неточные рифмы, но и среди точных открываются новые возможности. Происходит деграмматизация рифм (термин Р. Якобсона[656]), в употребление вводятся целые классы слов, прежде, при грамматизированной рифмовке, обычно в рифму не попадавшие. Основными новоосвоенными грамматическими категориями оказываются деепричастия (покинув — павлинов), императивы (жальте — асфальте), сравнительные степени прилагательных (нити — ядовитей) и т. п. Главным первооткрывателем на этих путях был В. Брюсов.

Одним из таких классов слов, обогащающих и обновляющих рифмовку, оказываются и краткие формы прилагательных и причастий. Исторический словарь рифм русской поэзии еще не составлен, поэтому доказательно утверждать, что такие-то рифмы являются для начала XX века новыми или редкими, т. е. обладающими повышенной художественной значимостью, сейчас невозможно. Но всякий опытный читатель согласится, что такие брюсовские рифмы, как уклончив — закончив, раздавлен — явлен, разделен — зелень, принят — покинет, изогнут — дрогнут, характерны именно для новой эпохи: они образуют редкие созвучия, в которых могут участвовать лишь немногие слова и словоформы русского языка. У Пушкина с ними сопоставима разве что рифма потребен — молебен, в меньшей степени — уверен — Каверин или доволен — колоколен («Евгений Онегин», I, 16; II, 35; VII, 36); остальные пушкинские рифмы на краткие прилагательные и причастия принадлежат к более привычным и емким рифмическим гнездам: готова — нездорова, ново — слово, милы — силы и т. п. Характерно и соотношение между рифмами грамматическими, в которых краткие прилагательные или причастия рифмуются друг с другом (готова — нездорова), и рифмами аграмматическими, в которых они рифмуются с другими частями речи (ново — слово, милы — силы): первые более традиционны, вторые более «прогрессивны», более соответствуют нарастающей тенденции к деграмматизации, более эстетически действенны. У Пушкина среди рифм на краткие прилагательные 58 % — аграмматические, у Брюсова — целых 75 %.