Том 4. Последний фаворит. В сетях интриги. Крушение богов

— Простите, бабуся. Я и сам того бы не хотел… да не умею совсем справиться с собой. Боюсь все, дурно бы не сказать, не сделать… Не огорчить бы вас… как батюшка часто огорчает. Вот и молчу больше… Разные мысли во мне. Граф Николай Иванович всегда учил про себя таить, чтобы не повредили злые люди. Лагарп тоже говорит, только по-иному. Если хорошее в душе, не надо его напоказ давать. А дурное лучше в себе утаить, побороть… Самому с ним справиться… А я порою и разобраться не могу: дурно ли, хорошо ли, что задумал, чего желаю, что покою не дает… Вот и молчу…

— Да, да… Моя судьба… Я тоже так росла при покойной государыне… Но она мне тетка была по мужу. Любила мало… Враги кругом меня обступили. Ты же не так. Что теснит твою молодую душу? Скажи!

Она подняла его опущенное лицо, заглянула в глаза ему и медленно отвела свою руку.

Как будто затаенное чувство брезгливости прочла она в этих глазах. Даже подбородок задрожал у юноши, словно он был тронут чем-то нечистым, холодным, скользким.

Это инстинктивное движение заставило всю кровь прилить к лицу бабушки. Ей показалось, что в глазах внука она прочла весь длинный ряд имен, с которыми долгие годы связывалось ее имя. И теперь, на старости лет, этот список не закрылся. Новые имена вносятся в него. Внук видит. Софизмы бабушки плохо влияют. Что он простит себе и людям более юным, чем она сама, то кажется ему противным в ней, в бабушке…

Сразу меняя тему разговора, словно желая взять быка за рога, Екатерина спросила:

— Кстати, как тебе понравилась сегодняшняя церемония? Красиво? А Платон Александрович? Как он умел подать шпагу бедному «странствующему принцу»!

— Да, — сразу тоже меняясь и принимая очень любезный вид, ответил внук. — Платон Александрович, как всегда, прекрасен. Я очень люблю его.

Этот ответ вторично заставил съежиться бабушку.

Ей лучше бы понравилось, если бы теперь, после всех ее слов, внук прямо обрушился бы на фаворита, высказал открытое, благородное негодование, презрение. А это уклончивое, придворное отношение к ней, заглазная лесть ее угоднику, которого в душе внук, конечно, считал игрушкой, созданием прихоти! Такое слабодушие больно ударило по душе старуху.

Снова меняя тон, она прямо спросила внука:

— А скажи, правду мне передавал Платон Александрович, что господин Лагарп затеял мировую какую-то между вами с братом и батюшкой вашим?

Вопрос был слишком неожидан и прям.

Но юноша, очевидно, глубоко искусился в искусстве не удивляться ничему и таить каждое движение души и сердца. Он только переспросил самым простым тоном:

— Платон Александрович сказывал?.. Да. Наставник нам много раз толковал, что не следует верить наветам покойного Панина и иных людей, будто батюшка нас ненавидит… даже извести со свету готов, чтобы мы ему дороги к трону не перешли. Что не может отец родных детей губить. А если прадедушка и казнил своего цесаревича, Алексея, так по причинам много важнее, чем наша, настоящая… Мирить же нас он не мирил. Потому, полагаю, что и ссоры нет между нами. Мы здесь с братом, у вас, ваше величество. Батюшка — у себя. Где же нам ссориться?

— Вижу, тебе не придется всю жизнь ссориться ни с кем. Хороший ты будешь политик. Благодарю за прямой ответ на вопрос. Больше сказать не имеешь? Нет? Ну, с Богом, прощай… Поцелуй все-таки меня, мой откровенный и прямой Саша! Иди с Богом!

* * *

Через короткое время Лагарп получил отставку и предписание как можно скорее выехать из России.

* * *

Следующий, 1793 год золотыми знаками должен был бы отметить Платон Зубов.

Счастье не просто кокетничало с ним, а открыто ухаживало. И приняло оно вид великой государыни Севера.

Вся семья Зубовых получила графское достоинство, а сам он вскоре был сделан светлейшим князем Священной Римской империи. Престарелый Иосиф не мог отказать в этой любезности своей неувядающей союзнице, о которой всегда вспоминал с самым приятным чувством.

Кроме пожалованных ему лент Андрея Первозванного и Александра Невского, Зубов был кавалером Черного и Красного Орла, назначен был генерал-фельдцехмейстером, генерал-губернатором Новороссийского края, был увешан десятками различных русских и иностранных орденов первого ранга, числился начальником целого ряда высших учреждений империи, фактически управлял ею при помощи нескольких чиновников из школы Потемкина и самой государыни, а впереди ожидал только фельдмаршальского жезла и звания генералиссимуса, чтобы отнять у своего старого покровителя, Николая Ивановича Салтыкова, президентский пост в Военной коллегии. Словом, в пять-шесть лет невидный подпоручик сделал карьеру, равную потемкинской, стоившей двадцати лет трудов и жизни этому гиганту.

Но между ними была еще и другая разница.