Том 4. Последний фаворит. В сетях интриги. Крушение богов

— Вы падаете! — с испугом вырвалось у него, а сильные руки в то же время так жадно сомкнулись высоко, на груди у нее… И не отпускает, держит, не размыкая смелого, чересчур неловкого объятия.

— Пустите… пустите меня… — негромко, но властно требует Елизавета, сильным движением своих рук размыкает живое кольцо, отходит, медленно идет, не оглядываясь, на место.

— Я ловлю, — объявляет она громко. — Попалась. Берегитесь, господа… Раз-два-три… Ловлю…

Дальше идет веселая игра… Говор, смех…

Но наблюдательный Александр заметил все, что произошло там, вдалеке. Потемнели его глаза, затих он… Ждет, что дальше будет.

После «города» в горелки стали бегать. Опять никого другого так не ловит Зубов, как Елизавету… И как-то вообще замечал Александр почти все лето: там старается быть фаворит, где можно встретить молодую княгиню…

Правда, и сам Александр, зная силу Зубова, растущую день ото дня, очень любезен с этим выскочкой, даже дружен на вид… Но все-таки тот не должен, не смеет подымать глаза так высоко… из уважения не только к Александру, но и ради самой императрицы. И то стал замечать улыбки и взгляды разные юноша, которые бросают по адресу Зубова и Елизаветы, как только где столкнутся они…

Сейчас, очевидно, Зубов решил сыграть ва-банк. Он по пятам ходит за Елизаветой, словно ищет случая что-то сказать ей важное. Так кажется Александру.

Подошел к нему Ростопчин и, заметя, куда кидает взгляды его друг, сразу стал серьезен, негромко заговорил:

— Что, ваше высочество, или замечаете что-либо?

— Что ты хочешь сказать, Федор?

— То же самое, что хотят вам сказать ваши глаза… Слава Богу еще, что они не страдают особой слепотой, как вообще глаза наших мужей… Конечно, повода никакого нет и быть не может со стороны… дамы… Но наглый кавалер прямо старается напоказ выставить свое увлечение… Нынче еще серенаду он подготовил, как я узнал… И сам будет романсы нежные петь. Совсем свихнулся черноглазый скворец…

— Ты прав, Федор… Но я скоро поправлю дело… Увидишь. Уж если так явно? Пускай! Ему скажут: куш! И присмиреет… Вот увидишь… Нет, ты погляди, гляди!.. Жена с Барбетой Головиной, с «толстой маршальшей», пошла в ту аллею. А он обходом туда, за ними… Ну, постой же, я подловлю тебя…

И, оставя друга, Александр поперечной аллеей пошел туда, где скрылась Елизавета с Головиной.

Зубов еще раньше успел встретить обеих дам.

Он медленно, с опущенными глазами, шел им навстречу и вдруг, подняв голову, изобразил удивление и радость, открыто впиваясь своими красивыми глазами в глаза Елизаветы:

— Ваше высочество… графиня… Я задумался… не видел… и как раз думал… и вдруг…

Он не досказал.

— Боже, какая глубокая задумчивость, — с насмешливой улыбкой заговорила Головина, желая дать время Елизавете оправиться от невольного смущения, — не стихи ли сочинять изволили, ваше сиятельство? При всех ваших талантах только того и не хватало… Вон, даже сверточек белеет в руке… Угадала, пуговицу против червонца ставлю, угадала… Вот потеха…

И звонким смехом огласила тишину вечерних аллей задорная «толстая маршальша».

— Смейтесь как угодно… А вы и вправду угадали… хотя сочинение это и не мое. Новый прекрасный романс, весьма трогательный по словам! — кидая томный взгляд на Елизавету, говорит Зубов. А сам уже развернул листок. — Вот судите сами, графиня: мотив и куплеты… Я немного их заучил, даже… Кхм… кхм…

И вполголоса он стал напевать, глядя в листок:

О, сколь судьба жестока!
Любовь хоть глубока,
Но милая далеко…
Как солнце далека!..

— Ха-ха-ха! — еще громче расхохоталась Головина. — Вот нелепость: «глубока, далека!..» «До тех пор… пока…» Я даже поговорочку знаю одну детскую: «Река глубока, как Ока! Как, как Ока? Так, как Ока!» Ха-ха-ха…

Смеется и Елизавета и вдруг оборвала смех, побледнела.

Из боковой аллеи быстро показался Александр, идет сюда.

По выражению лица княгини Зубов тоже понял, что приближается кто-то, опасный для него в настоящую минуту… Быстро сообразил положение хитрый интриган, взял неожиданно под руку Головину, не оборачиваясь, не видя подходящего, словно не слыша хрустенья песку, треска веток под тяжелой ногой, нежно склонился он к озадаченной графине и, почти насильно увлекая вперед, оставляя одну Елизавету, начал негромко говорить графине:

— Я очень вас попрошу нынче пропеть сей романс… будет попозднее музыка в покоях императрицы… Так я надеюсь…

Говорит, чуть не шепчет что-то… и медленно поравнялся с подходящим Александром, прошел мимо, а тот, в недоумении поглядев на пару, подошел к жене, молча поглядел на нее, предложил руку и так же молча последовал за передней парой, пока они не примкнули к остальному обществу на лужайке у пруда…

Прошло еще недели две. Август в середине.

Очень неприятные вести от своих друзей-приятелей с разных сторон начал получать Платон Зубов о какой-то усиленной переписке, которую возобновила недавно Екатерина с красавцем Дмитриевым-Мамоновым, предшественником Зубова в его «почетной» должности.