En fait de Russes nous avons cet hiver la Princesse Горчаков*, la m^eme qui 'etait ici l’hiver dernier et qui est une personne d’un vrai m'erite. Nous la voyons beaucoup, surtout Nicolas. Puis il y a ici en ce moment la ci-devant c'el`ebre Mad. Нарышкин, Марья Антоновна*. Mais celle-ci n’est plus qu’un d'ebris d’elle-m^eme. Le Duc de Leuchtenberg est venu ici pour quelques jours d’Italie pour assister au mariage de son cousin, le Prince Royal de Bavi`ere*. Maintenant il est avec sa femme `a Rome o`u ils passeront l’hiver. Ils sont attendus `a Munic au mois d’avril prochain.
Adieu, chers papa et maman, je baise vos mains et suis pour la vie votre tout d'evou'e fils
T. T.
Мюнхен. 18/30 декабря 1842
Я не хочу дать закончиться этому году, любезнейшие папинька и маминька, не напомнив вам о себе. Да будет наступающий год благополучным и счастливым для всех нас, и пусть он не завершится без того, чтобы мы свиделись. Это более чем пожелание, в этих словах я выражаю свою надежду. Николушка, который писал вам перед своим отъездом из Вены, вернулся к нам несколько недель тому назад. Он сильно скучал в Вене за недостатком общества, а так как здесь он нашел общество столь обширное и даже более обширное, чем ему нужно, то, по-видимому, пребывание в Мюнхене, по крайней мере до сих пор, приходилось ему по душе. В отношении расходов жизнь здесь наполовину дешевле, чем в Вене. Третьего дня Николушка представлялся королю, а на этой неделе будет представляться остальным членам королевской фамилии, большинство из коих уже с ним знакомы. Сообщаю вам эти подробности о нем, вместо того чтобы предоставить ему самому позаботиться об этом, так как предвижу, что буду вынужден отправить письмо раньше, чем он решится взяться за перо. Говорю это с полнейшим убеждением, ибо не могу говорить о том, как он ленив на переписку, не обратившись с грустью на самого себя. От Николушки я узнал о беременности Дашиньки. Передайте ей, любезнейшая маминька, мои пожелания, скажите ей также, что я надеюсь на благополучный исход ее беременности, это так необходимо и для ее здоровья, и для ее будущего счастья. Самый сердечный привет ее мужу, если он еще помнит обо мне.
Я уже сообщал вам в моем последнем письме о своем решении поместить в мюнхенский институт двух моих девочек, Дарью и Китти. Они поступили туда 1-го октября и теперь, когда преодолели трудное для новичков время, очень довольны своим новым положением. Мы навещаем их по воскресеньям, ибо устав института, за редкими исключениями, воспрещает воспитанницам выходить из учебного заведения. Однако ж намедни, в Николин день*, по окончании греческой обедни я взял их к себе. Что до маленькой Мари, могу без хвастовства сказать, что это очень милый ребенок. Таково же мнение и Николушки, который весьма нежен с ней и становится даже любезным, чтобы ей понравиться. Но у меня едва хватает духу рассказывать вам про свою домашнюю жизнь, когда я подумаю о своенравии рока, обосновавшего ее так далеко от вас и в мире столь для вас чуждом. Вот что является для меня предметом постоянных сожалений, вот в чем разлад в моей судьбе, который я тягостно ощущаю каждую минуту своей жизни и который примешивает горечь даже к моему счастью. Что для меня тяжелее всего, это мысль, что вы не знакомы с моей женой и, по всей вероятности, никогда с ней не познакомитесь. Другие скажут вам, что это одна из привлекательнейших женщин, которых они встречали, но я, кому вот уже девять лет принадлежит вся ее привязанность, могу сказать о ней разве то, что надо знать ее так, как я ее знаю, дабы поверить в возможность существования подобной натуры.
Сказывал ли я вам, что недавно свиделся с госпожой Крюденер и ее приятельницей Анной Шереметевой, с которой был очень рад возобновить знакомство. Несмотря на перемену, происшедшую в ее судьбе, я нашел ее совсем такой же, какой знавал в 1837 году в Петербурге, то есть исключительно доброй, искренней, естественной. Она пользовалась здесь большим успехом и должна иметь его повсюду, ибо, что ни говори, нельзя не быть приятно изумленным при виде такой простоты в сочетании со столькими миллионами. Она живо напомнила мне то время, когда я знавал ее ребенком в Москве, в доме ее отца*. Не бывала ли она также на тех балах, что давались у нас и для которых Дашинька так тщательно составляла пригласительные списки? Какой сон эти воспоминания! Эти дамы провели в Мюнхене около двух недель и поехали отсюда в Париж, где они должны быть и посейчас.