Том 4.

Писатель берет тот короткий период времени, когда Ленин вместе с Зиновьевым скрывался в Разливе под Питером от расправы контрреволюции, поднявшей голову после июльских событий. Сюжет повести, то есть основное ее содержание, лежит в отношениях Ленина и Зиновьева. Иначе, пожалуй, не было никакой повести с большой ее идеей, с исторической темой зарождения будущих боев в партии, зарождения рокового для самого Зиновьева и его последователей, предвещающего страшные катастрофы для всяческих оппозиций и блоков. И опять–таки Казакевич берет общеизвестные начальные расхождения Ленина с Зиновьевым, но делает это тонко, тактично, сообразуясь с определенным историческим периодом и так, чтобы не поставить самого Ленина в положение близорукого простака, который не мог разгадать Зиновьева. Наоборот, он отлично понимал своего старого оппонента, и их расхождения не были новыми в партии. И в те времена, и гораздо раньше в партии было много дискуссий, и не такие люди, как Зиновьев, покинули партию, а посильнее его… Тот оставался, работал, но верил ли в победу пролетариата?.. Казакевич утверждает: нет, он не верил, и утверждает это не общими словами, а глубоким анализом художника.

Поразительное столкновение. Ленин со своим жгучим нетерпением ждет, когда же ему доставят синюю тетрадь, чтобы взяться за работу о будущем государстве. Зиновьев ничего не ждет. Он весь в мрачном настоящем. И его даже можно понять. И в том, что можно понять, сила художника и верность исторической правде. Шалаш действительно не место для высоких и гордых дерзновений. Ленин вернулся в старинное подполье, ему улюлюкает весь мир, включая и «социалистов». А он здесь, в шалаше, на меньшее, чем на пролетарское государство, и не соглашается. Разве все это не поразительно? Если в повести угадывается большая подготовка ее автора, то здесь в особенности точно и подробно вскрывается ленинская стратегия, когда этот непостижимый человек проникал в такие глубины общественных явлений, что, конечно, уж не снилось Зиновьеву, да и не ему одному. Тут надо было беспрекословно верить Ленину. Но Зиновьев верить не мог по той простой причине, что его страх перед могуществом буржуазии был сильнее преданности Ленину, партии.

Некоторым читателям может показаться неприятным само появление в советском литературном произведении Зиновьева. Да, может быть, и так. Ничего не поделаешь. Историю можно замалчивать, но она от этого не перестанет жить в прошлом. Все дело в том, зачем художник берет тот или другой кусок истории. В данном случае, отрешившись от предвзятости, очень легко ответить на этот вопрос. Учить надо современников тому, что такое истинный ленинизм и что такое самый ничтожный, почти невинный отход от ленинизма. Чем кончил Зиновьев, знают все, а как он начинал, знают немногие. Но высший смысл этого произведения заключается в его неотразимом историческом примере мирового значения, каким является период жизни и деятельности Ленина от июля по октябрь.

Никто, конечно, по художественным произведениям историю не изучает, но в иных художественных произведениях исторические примеры на нас производят более сильное впечатление, чем сама история. Это происходит потому, что художник глубоко берет жизненность исторического примера, а историку нет дела до жизненных подробностей. Так и у Казакевича, который еще и в своей повести «Звезда» раскрыл нам большую поэтичность и мужественную нежность своего дарования. Но, скажут, неужели в повести нет очевидных недостатков? Недостатки найдутся. И о них следует говорить при литературно–критическом разборе вещи. Мне же надо было сказать о главном — что повесть эта хорошая и что она нужная.

1961

Герой нашего времени

Современный герой, или, как говорили в старину вслед за Лермонтовым, герой нашего времени… Если собрать все статьи, написанные о нем хотя бы за последние полгода, то будет толстый том, может быть, два… Очень много. Мне кажется, что в истории нашей литературы, старой и новой, не было такого множества рассуждений о герое современности, как теперь. Притом рассуждений очень многословных, удивительно однообразных, однотипных.

Можно восхищаться и думать, что сие доказывает лишь одно: как пишущие страдают за нашу литературу и как они страстно желают увидеть героя нашего времени в романе, кинематографе, театре. А можно пристальней всмотреться в этот неудержимый поток статей, и тогда окажется, что для восторгов тут не слишком много оснований.