Том 4

Эльза, сидевшая без работы, отыскала провизию и принесла гребцам, которые поели с аппетитом, не отрываясь от дела. После нескольких месяцев голодания вкусная еда и хорошее вино доставляют неописуемое наслаждение.

Когда, наконец, голод был утолен, Адриан прервал молчание, обращаясь к Фою:

— Брат, поскольку мы не знаем, что нас ждет впереди, я, отверженный и презираемый вами, желал бы кое-что сказать тебе, если ты только пожелаешь выслушать меня.

— Говори, — отвечал Фой.

Адриан начал с самого начала и рассказал все, что случилось с ним: как им овладело суеверие, тщеславие и любовь, как шпион записал все сказанное им в порыве безумной откровенности, как угрозами заставили его подписать бумагу, имевшую такие роковые последствия. Он рассказал, как за ним гналась толпа по улицам Лейдена, точно за бешеной собакой, после того как мать выгнала его из дома, как он искал убежища в вертепе Симона, дрался с Рамиро и был побежден ловким напоминанием, что он готовился пролить кровь отца. Он рассказал о том, как был принят в лоно римско-католической церкви, об ужасной сцене при посвящении и бегстве на Красную мельницу. Он рассказал также о похищении Эльзы, в котором, несмотря на свою любовь к ней, он не был виновен, и о том, как он был принужден жениться на ней, чтобы спасти ее от Рамиро, хотя сам хорошо знал, что подобный брак ничего не означает; как во время наводнения отец увез его с мельницы, предоставив, о чем Адриан узнал позже, Эльзу ее судьбе, так как уже не ожидал от нее больше никакой выгоды. Наконец, упавшим голосом он сообщил о своей жизни во время осады, похожей на жизнь какого-то отщепенца, о том, как он был произведен в офицеры, когда ряды испанцев начали редеть, и как по утонченной злобе Рамиро был вынужден распоряжаться казнями и избиением пленных голландцев.

И вот ему улыбнулась удача. Рамиро, думая, что теперь он уже никак не сможет пойти против него, оставил его с Эльзой, а сам отправился по делам и кстати похлопотать, чтобы ему досталась часть награбленного имущества. С пленниками он намеревался покончить завтра. Адриан, пользуясь своей властью, освободил заключенных и приготовил для них лодку. Вот все, что он хотел сказать, и к сказанному желал только добавить, что отказывается от всяких прав на свою названную жену и просит у всех прощения.

Фой дослушал до конца, затем, выпустив на минуту весло, обнял Адриана и проговорил своим обычным веселым голосом:

— Вот я и оказался прав! Ты знаешь, Адриан, я всегда стоял за тебя, несмотря на твой характер и странности. Я никогда не считал тебя негодяем, но и не думал, что ты такой осел!

Пристыженный и разбитый Адриан не нашел, что ответить на подобную характеристику. Он только сильнее налег на весло и вздохнул, а по его красивому бледному лицу покатились слезы стыда и раскаяния.

— Ну, перестань, старина, — принялся утешать его Фой. — Благодаря тебе произошло много дурного, но теперь, тоже благодаря тебе, все, надеюсь, пойдет хорошо. Мы квиты и забудем все остальное.

Бедняга Адриан взглянул на Фоя и Эльзу, сидящих рядом.

— Да, брат, для тебя с Эльзой все, может быть, пойдет хорошо, но не для меня. Я продал себя дьяволу… и не получил условленной платы.

После этого все некоторое время молчали, чувствуя, что положение слишком трагично, чтобы его обсуждать. Заблуждения, даже злые намерения Адриана сглаживались его полной неудачей и искупались постигшим его возмездием.

* * *

Сероватый свет летнего утра занимался над поверхностью большого озера. Позади солнечные лучи преломлялись на золотой короне башни собора, возвышавшейся над Харлемом, павшим городом, и его патриотами, ожидавшими смерти от меча убийц. Сидевшие в лодке взглянули и содрогнулись. Не будь Адриана, они находились бы теперь в плену, а что это значило, было всем хорошо известно. Если бы у них оставалось еще какое-нибудь сомнение, оно бы рассеялось при виде водной поверхности, усеянной остовами полусожженных кораблей побежденного флота Вильгельма Молчаливого, напоминавшими о последних отчаянных усилиях освободить погибавший город. Временами их весла касались чего-то мягкого — тел утонувших и убитых людей, иногда в полном вооружении.

Наконец лодка выбралась с этого морского кладбища, и Эльза могла смотреть вокруг без содрогания. Потянулись острова, поросшие роскошными летними травами, зеленевшими и цветущими так, как будто никакой испанец не топтал их ногами в течение долгих зимних месяцев осады и мора. Сотни этих островков появились со всех сторон, но Марта направляла лодку по лабиринту, как по прямой дороге. Когда солнце взошло, она поднялась в лодке, и, прикрыв глаза рукой, стала всматриваться вдаль.

— Вот это место, — сказала она, указывая на маленький островок, весь заросший болотной травой. От него в виде длинного языка шириной более чем шесть футов вдавалось в илистое болото, населенное куликами и водяными куропатками с красноносым потомством, нечто, похожее на природную плотину.

Мартин тоже встал. Он оглянулся назад и сказал:

— На горизонте виднеется парус. Это Рамиро.