Том 38. Полное собрание сочинений.

Но не то было съ Алекомъ и съ Риной. Не ожидая ничего, они шли между сидящимъ кружками народомъ, разговаривая съ женщинами, дтьми, какъ вдругъ народъ весь ринулся къ палаткамъ, когда прошелъ слухъ, что артельщики не по закону раздаютъ гостинцы. Не успла Рина оглянуться, какъ она уже была оттерта отъ Алека, и толпа понесла ее куда-то. Ужасъ охватилъ ее. Она старалась молчать, но не могла, и вскрикивала, прося пощады. Но пощады не было, ее давили все больше и больше, платье обрывали, шляпа слетла. Она не могла утверждать, но ей казалось, что съ нея сорвали часы съ цпочкой. Она была сильная двушка и могла бы еще держаться, но душевное состояніе ея ужаса было мучительно, она не могла дышать. Оборванная, измятая, она кое-какъ сдержалась; но въ тотъ часъ, когда казаки бросились на толпу, чтобы разогнать ее, она, Рина, отчаялась, и какъ только отчаялась, ослабла, и съ ней сдлалось дурно. Она упала и ничего больше не помнила.

————

Когда она опомнилась,она лежала навзничь на трав. Какой-то человкъ, въ род мастерового, съ бородкой, въ разорванномъ пальто, сидлъ на корточкахъ передъ нею и брызгалъ ей въ лицо водою. Когда она открыла глаза, человкъ этотъ перекрестился и выплюнулъ воду. Это былъ Емельянъ.

— Гд я? Кто вы?

— На Ходынк. А я кто? Человкъ я. Тоже помяли и меня. Да нашъ братъ всего вытерпитъ, — сказалъ Емельянъ.

— А это что? — Рина указала на деньги мдныя у себя на живот.

— А это значитъ такъ думалъ народъ, что померла, такъ на похоронки, а я приглядлся, думаю нтъ жива. Сталъ отливать.

Рина оглянулась на себя и увидала, что она вся растерзанная, и часть груди ея голая. Ей стало стыдно. Человкъ понялъ и закрылъ ее.

— Ничего, барышня, жива будешь.

Подошелъ еще народъ, городовой. Рина приподнялась и сла и объявила, чья она дочь и гд живетъ. А Емельянъ пошелъ за извозчикомъ.

Народу ужъ собралось много, когда Емельянъ пріхалъ на извозчик. Рина встала, ее хотли подсаживать, но она сама сла. Ей только было стыдно за свою растерзанность.

— Ну а братецъ-то гд? — спрашивала одна изъ подошедшихъ женщинъ у Рины.

— Не знаю. Не знаю, — съ отчаяніемъ проговорила Рина. (Пріхавъ домой, Рина узнала, что Алекъ, когда началась давка, усплъ выбраться изъ толпы и вернулся домой безъ всякаго поврежденія.)

— Да вот онъ спасъ меня, — говорила Рина. — Если бы не онъ, не знаю, что бы было. Какъ васъ зовутъ? — обратилась она къ Емельяну.

— Меня-то? Что меня звать.

— Княжна вдь она, — подсказала ему одна изъ женщинъ, — бога-а-а-тая.

— Подемте со мной къ отцу. Онъ васъ отблагодарить.

И вдругъ у Емельяна на душ что-то поднялось такое сильное, что не промнялъ бы на двухсоттысячный выигрышъ.

— Чего еще.²⁶ Нтъ, барышня, ступайте себ. Чего еще благодарить.

— Да нтъ же, я не буду спокойна.

— Прощай, барышня, съ Богомъ. Только пальто мою не увези.

И онъ улыбнулся такой блозубой радостной улыбкой, которую Рина вспоминала какъ утшеніе въ самыя тяжелыя минуты своей жизни.

И такое же еще большее радостное чувство, выносящее его изъ этой жизни, испытывалъ Емельянъ, когда вспоминалъ Ходынку и эту барышню и послдній разговоръ съ нею.

————

** [НЕЧАЯННО.]

Онъ вернулся въ шестомъ часу утра. И прошелъ по привычк въ уборную, но вмсто того, чтобы раздваться, слъ — упалъ въ кресло, уронивъ руки на колни, и сидлъ такъ неподвижно минутъ пять или десять, или часъ. — Онъ не помнилъ.

— Семерка червей. — Бита! — И онъ увидалъ его ужасную непоколебимую морду, но все-таки просвчивающую самодовольствомъ.

— Ахъ чортъ! — громко проговорилъ онъ.

За дверью зашевелилось. И въ ночномъ чепц и ночной съ прошивкой сорочк, въ зеленыхъ бархатныхъ туфляхъ — вышла его жена, красивая энергическая брюнетка съ блестящими глазами.

— Что съ тобой? — сказала она просто, но, взглянувъ на его лицо, вскрикнула то же самое. — Что съ тобой? Миша! Что съ тобой?

— Со мной то, что я пропалъ.

— Игралъ?

— Да.

— Ну и что?

— Что? — съ какпмъ-то злорадствомъ повторилъ онъ. — То, что я погибъ! — И онъ всхлипнулъ, удерживая слезы.

— Сколько разъ я просила, умоляла.

Ей жалко было его, но жалче было себя и за то, что будетъ нужда, и за то, что она не спала всю ночь, мучаясь и дожидаясь его. «Ужъ пять часовъ», подумала она, взглянувъ на часы, лежавшіе на столик. — Ахъ мучитель. Сколько?

Онъ взмахнулъ обими руками мимо ушей.

— Все! Не все, но больше всего, все свое, все казенное. Бейте меня. Длайте со мной, что хотите. Я погибъ. — И онъ закрылъ лицо руками. — Ничего больше не знаю!

Миша! Миша, послушай. Пожалй меня, я вдь тоже человкъ, я не спала всю ночь. Тебя ждала, мучалась, и вотъ награда. Скажи по крайней мр, что? Сколько?

— Столько, что не могу, не можетъ никто заплатить. Все шестнадцать тысячъ. Все кончено. Убжать, но какъ?

Онъ взглянулъ на нее и чего никакъ не ожидалъ, она привлекала его къ себ. «Какъ она хороша», подумалъ онъ и взялъ ее за руку. Она оттолкнула его.

— Миша, да говори же толкомъ, какъ же ты это могъ?