Том 38. Полное собрание сочинений.

Переходя спокойно и привычно отъ политическихъ извстій, о поступкахъ царей, президентовъ, министровъ, ршеній парламентовъ къ театрамъ и научнымъ новостямъ, и самоубійствамъ, и холер, и стишкамъ, Александръ Ивановичъ услыхалъ звонокъ къ завтраку. Трудами боле чмъ десяти занятыхъ исключительно только этимъ людей, считая всхъ отъ прачекъ, огородниковъ, истопниковъ, поваровъ, помощниковъ, лакеевъ, экономокъ, судомоекъ, столъ былъ накрытъ на восемь серебряныхъ приборовъ съ графинами, бутылками водъ, квасу, винъ, минеральныхъ водъ, съ блестящимъ хрусталемъ, скатертью, салфетками, и два лакея не переставая бгали туда сюда, пронося, подавая, убирая закуски, кушанья, холодныя и горячія. Хозяйка не переставая говорила, разсказывая про все то, что она длала, думала, говорила, и все то, что она длала, думала и говорила, все это, какъ она явно думала, было прекрасно и всегда доставляло величайшее удовольствіе всмъ кром самыхъ глупыхъ людей. Александръ Ивановичъ чувствовалъ и зналъ, что все, что она говоритъ, глупо, но не могъ показать этого и поддерживалъ разговоръ. Феодоритъ мрачно молчалъ, учитель говорилъ изрдка съ вдовой. Иногда наступало молчаніе, и тогда Феодоритъ выступалъ на первый планъ, и становилось мучительно скучно. Тогда хозяйка требовала какого-нибудь новаго, не поданнаго кушанья, и лакеи летали туда и назадъ, въ кухню и къ экономк. Ни сть, ни говорить никому не хотлось. Но вс, хотя и черезъ силу, ли и говорили. Такъ шло все время завтрака.

[3.]

Крестьянина, который приходилъ просить на падшую лошадь, звали Митрій Судариковъ. Наканун того дня, когда онъ приходилъ къ барину, онъ весь день прохлопоталъ съ дохлымъ мериномъ. Первое дло ходилъ къ Санину драчу въ Андреевку. Драча Семена не было дома. Пока дождался, уговорился въ цн за шкуру, дло было уже къ обду. Потомъ выпросилъ у сосда лошадь свезти мерина на погостъ. Не велятъ закапывать, гд сдохъ. Андреянъ не далъ лошади, самъ картошку возилъ. Насилу у Степана выпросилъ. Степанъ пожаллъ. Подсобилъ и взвалить на телгу мерина. Отодралъ Митрій подковы съ переднихъ ногъ, отдалъ баб. Одна половинка только была, другая хорошая. Пока вырылъ могилу, заступъ тупой былъ, и Санинъ пришелъ. Ободралъ мерина, свалилъ въ яму, засыпали. Уморился Митрій. Съ горя зашелъ къ Матрен, выпилъ съ Санинымъ полбутылки, поругался съ женой и легъ спать въ сняхъ. Спалъ онъ не раздваясь, въ порткахъ, покрывшись рванымъ кафтаномъ. Жена была въ изб съ двками. Ихъ было четыре, меньшая у груди пяти недль.

Проснулся Митрій по привычк до зари. И такъ и ахнулъ, вспомнивъ про вчерашнее, какъ бился меринъ, скакивалъ, падалъ, и какъ нтъ лошади, осталось только четыре рубля восемь гривенъ за шкуру. Онъ поднялся, оправилъ портки, вышелъ сначала на дворъ, а потомъ вошелъ въ избу. Изба вся кривая, грязная, черная, ужъ топилась. Баба одной рукой подкладывала солому въ печь, другой держала двку у выставленной изъ грязной рубахи отвислой груди.

Митрій перекрестился три раза на уголъ и проговорилъ не имющія никакого смысла слова, которыя онъ называлъ Троицей, Богородицей, Врую и Отче.

— Что жъ воды нтъ?

— Пошла двка. Я чай, принесла. Что жъ пойдешь въ Угрюмую къ барину?

— Да, надо итти.

Онъ закашлялся отъ дыма и, захвативъ съ лавки тряпку, вышелъ въ сни. Двка только что принесла воду. Митрій досталъ воды изъ ведра, забралъ въ ротъ и полилъ руки, еще забралъ въ ротъ и лицо обмылъ, обтерся тряпкой и пальцами разодралъ и пригладилъ волосы на голов и курчавую бороду и вышелъ въ дверь. По улиц шла къ нему двчонка лтъ десяти, въ одной грязной рубашонк.

— Здорово, дядя Митрій. Велли приходить молотить.

— Ладно, приду, — сказалъ Митрій.

Онъ понялъ, что Калушкины, такіе же, почитай, бдняки, какъ и онъ самъ, звали отмолачивать за то, что на прошлой недл у него работали на наемной конной молотилк.

— Ладно, приду, скажи въ завтракъ приду. Надо въ Угрюмую сходить.

И Митрій вошелъ въ избу, досталъ онучи, лапти, обулся и пошелъ къ барину. Получивъ три рубля отъ Александра Ивановича и столько же отъ Николая Петровича, онъ вернулся домой, отдалъ деньги баб и, захвативъ лопату и грабли, пошелъ.

У Калушкиныхъ молотилка уже давно равномрно гудла, только изрдка заминаясь отъ застревавшей соломы. Кругомъ погоняльщика ходили худыя лошади, натягивая постромки. Погоняльщикъ однимъ и тмъ же голосомъ покрикивалъ на нихъ: «Ну вы миленькія. Но-но». Одн бабы развязывали снопы, другія сгребали солому и колосъ, третьи бабы и мужики собирали большія охапки соломы и подавали ихъ мужику на ометъ. Работа кипла. На огород, мимо котораго проходилъ Митрій, босая въ одной рубашонк двочка руками выкапывала и собирала въ плетушку картошку.

— A ддъ гд? — спросилъ Митрій.

— На гумн ддъ.

Митрій прошелъ на гумно и тотчасъ же встулилъ въ работу. Старикъ хозяинъ зналъ горе Митрія. Онъ, поздоровавшись съ нимъ, указалъ, куда становиться — къ омету подавать солому.