Клеонт. Сударь! Большинство, не задумываясь, ответило бы на этот вопрос утвердительно. Слова нынче дешевы. Люди без зазрения совести присваивают себе дворянское звание — подобный род воровства, по-видимому, вошел в обычай. Но я на этот счет, признаюсь, более щепетилен. Я полагаю, что всякий обман бросает тень на порядочного человека. Стыдиться тех, от кого тебе небо судило родиться на свет, блистать в обществе вымышленным титулом, выдавать себя не за то, что ты есть на самом деле, — это, на мой взгляд, признак душевной низости. Разумеется, мои предки занимали почетные должности, сам я с честью прослужил шесть лет в армии, и состояние мое таково, что я надеюсь занять не последнее место в свете, но, со всем тем, я не намерен присваивать себе дворянское звание, несмотря на то, что многие на моем месте сочли бы себя вправе это сделать, и я вам скажу напрямик: я — не дворянин.
Г-н Журден. Кончено, сударь: моя дочь — не для вас.
Клеонт. Как?
Г-н Журден. Вы — не дворянин, дочку мою вы не получите.
Г-жа Журден. Да при чем тут — дворянин, не дворянин! Мы-то с тобой от ребра Людовика Святого, что ли, происходим?
Г-н Журден. Молчи, жена, я вижу, к чему ты клонишь.
Г-жа Журден. Сами-то мы с тобой не из честных мещанских семей?
Г-н Журден. Вот язык-то без костей у тебя, жена!
Г-жа Журден. Разве наши родители не были купцами?
Г-н Журден. Уж эти бабы! Слова сказать не дадут. Коли твой родитель был купцом, тем хуже для него, а про моего родителя так могут сказать только злые языки. Одним словом, я хочу, чтобы зять у меня был дворянин.
Г-жа Журден. Твоей дочке нужен муж подходящий: лучше ей выйти за человека честного, богатого да статного, чем за дворянина нищего да нескладного.
Николь. Вот уж верно! В нашей деревне господский сынок такой увалень и такой оболтус, какого я отроду не видывала.
Г-н Журден
Г-жа Журден. Маркизой?
Г-н Журден. Да, маркизой.
Г-жа Журден. Сохрани господи и помилуй!
Г-н Журден. Это дело решенное.
Г-жа Журден. А я на это никак не согласна. От неравного брака ничего хорошего не жди. Не желаю я, чтоб мой зять стал попрекать мою дочь родителями и чтоб их дети стыдились называть меня бабушкой. Случится ей в один прекрасный день прикатить ко мне в карете, и вот ежели она ненароком кому-нибудь из соседей забудет поклониться, так чего только про нее не наговорят! «Поглядите, скажут, на госпожу маркизу! Видите, как чванится! Это дочка господина Журдена, в детстве она почитала за великое счастье поиграть с нами. Прежде она не была такой спесивой, ведь оба ее деда торговали сукном подле Ворот святого Иннокентия.[52] Нажили детям добра, а теперь, поди, на том свете ох как за это расплачиваются, потому честному человеку никогда так не разбогатеть». Терпеть не могу я этих пересудов. Коротко говоря, я хочу, чтоб мой зять был мне благодарен за дочку и чтоб я могла сказать ему попросту: «Садись-ка, зять, пообедай с нами».
Г-н Журден. Вот тут-то вся твоя мелочная душонка и сказалась: тебе бы весь век прозябать в ничтожестве. Довольно разговоров! Наперекор всем дочь моя будет маркизой, а разозлишь меня еще пуще, так я ее герцогиней сделаю.
ЯВЛЕНИЕ ТРИНАДЦАТОЕ
Г-жа Журден. Не унывайте, Клеонт.
ЯВЛЕНИЕ ЧЕТЫРНАДЦАТОЕ
Ковьель. Много вам помогло ваше благородство!
Клеонт. Что поделаешь! Я на этот счет необычайно щепетилен, и переломить себя — это выше моих сил.
Ковьель. А кто вам велел относиться к такому человеку серьезно? Разве вы не видите, что он помешался? Ну что вам стоило снизойти к его слабости?
Клеонт. Твоя правда, но я никак не мог предполагать, что для того, чтобы стать зятем господина Журдена, требуется предъявить дворянские грамоты.
Ковьель
Клеонт. Чего ты смеешься?
Ковьель. Я надумал сыграть с нашим умником одну шутку, благодаря которой вы добьетесь своего.
Клеонт. Что такое?
Ковьель. Преуморительная штучка!
Клеонт. Да что же именно?