Том 3

Гордон. Ты хуже, чем хамелеон. Тот приспосабливается. А ты что делаешь? В таких делах не щеголяют тонкостями наших настроений. И в неповторимых исторических условиях отходит на задний план обычная этика. Есть беспощадная логика вещей. Либо мы сделаем эту бомбу, либо — немцы. Все прочее — набор более или менее красивых слов.

Эйнштейн. Увы, увы, я не умею так ясно мыслить в неповторимых исторических условиях, как это делает наш молодой друг Гарри Гордон.

Притчард. Все горе в том, что вы оказались сейчас в Америке. Правительство Соединенных Штатов все равно обратится к вам.

Меллинген. Почему же это — горе? Ант, я тебя совсем не понимаю. Вчера ты говорил, что это — счастье. И я согласен. Теперь ты говоришь, что это — горе… Таких противоречий я не понимаю.

Гордон. И никто не поймет.

Притчард. Мы все ничего не знаем. Таков этот мир.

Гордон. Опять красивые слова. Это говорил Сократ[65] за миллионы дней до нашего времени. Какого черта! Теперь историю ломают за одни сутки. Пора бы что-то знать.

Эйнштейн. Знать надо, это верно. Но знаем ли мы, что случится завтра с нашим новым оружием? Эту штуку в три дня не сконструируешь. А вдруг мы ее создадим уже после того, как фашизм будет побежден? Зачем тогда она?

Меллинген. Мистер Эйнштейн, можете мне поверить, что эта бомба будет уничтожена в тот самый день, когда мы разгромим фашистов. Франклин Рузвельт не тот президент, и Америка не та страна… Даже тень мысли не должна прийти вам в голову, что наш народ использует это новое оружие в каких-то низменных целях.

Эйнштейн. Народ… о да.

Меллинген. Я понимаю ваши сомнения. Вы дальновидны. И все же мне очень горько. Неужели вы можете допустить сомнение относительно чести и совести нашего президента? Вы пишете Франклину Рузвельту?

Эйнштейн молча подписывает документ, молча прощается со всеми и удаляется.

Эпизод пятый

Берег океана.

Притчард, Гордон, Фей, Анхилита.

Притчард и Гордон (отплясывают танец диких, поют).

Физики сошли с ума,
Физики сошли с ума,
Им до самого ядра
В дар природа отдана.
Физики кричат «ура».
Тра-ра-ра… ра-ра-ра-ра…

Гордон. Не так надо петь, Антуан. Надо петь, как наш Армстронг[66] поет… по-негритянски… с хрипом.

Притчард(он пьянее Гордона). Я не могу быть негром. Я могу быть белым. Белому весело, черт подери всех.

Фей. Антуан, дорогой мой, я ни за что бы не подумала, что вы способны так…

Притчард. Как?

Фей. Веселиться.

Притчард(сентиментально). Но вы не знаете, почему физики сошли с ума… Девочки мои… бэби… как умеем говорить одни мы — настоящие американцы… Бэби, мы веселимся потому, что мы ликуем.

Фей. Аргумент не так уж убедителен… даже для бэби.

Притчард. Но что я вам могу сказать? Ничего не могу. Я должен ликовать с замкнутыми устами. (Гордону.) Давай, как Луис Армстронг.

Притчард и Гордон поют: «Физики сошли с ума…» и т. д.

Не получается. Я люблю губастого Луиса, но он неподражаем. Негр вообще неподражаем. И мы не должны подражать неграм. Я пытаюсь быть глубоким, и тоже не получается. Хочу напиться.

Фей(наливает). Пожалуйста.

Притчард(декламирует). Хочу и не хочу…

Гордон. Начинается. Продолжай.

Притчард. И буду продолжать. Могу и не могу. Веселюсь и тоскую. Примитивно? Старо? Достоевский?

Гордон. Достоевский — это не примитивно.

Притчард. А у меня бессмысленные противоречия ребенка. Но они делаются значительными, загадочными, непостижимыми.

Гордон. Сюрреалистическими.

Притчард. Сюрреалистическими, экзистенциональными, абстракционными, потому что ребенок окончил три университета… Зачем?

Фей. Антуан, вы, между прочим, немножко болтун.

Притчард(растягивается на земле). Я буду спать. Будите меня в тот момент, когда на горизонте появятся Адамсы с Эйнштейном. Я хочу сказать банальность. Кажется, четыре года… да, именно четыре года пролетело с тех пор, как мы на этом берегу напрасно ждали нашего Эйнштейна. Потом, когда мы его увидели… Я никогда не забуду, как он сказал: «У меня умерла моя жена и лучший друг…» Но как летит время! Куда оно летит? Куда? Никто не знает. А ведь оно летит куда-то.

Фей(Анхилите). Опять будем готовить сэндвичи для птиц?

Анхилита. Готовьте, Фей. Они приедут. Люди умирают однажды.

Фей. Вы… о чем?

Анхилита. Я о том, что жена мистера Эйнштейна могла умереть один раз.

Фей. Странно вы говорите… может быть, только со мной так. Не любите меня.

Анхилита. Вы ни в чем не виноваты. (Гордону.) Вы очень откровенно изучаете меня.