Том 3

Эйнштейн(у доски). Мы где-то близко от самой субстанции. Мы бродим где-то рядом с богом. Можно пожимать плечами, можно сказать, что я сошел с ума. Субстанция, бог, природа — для меня все это едино и реально… важно понять, что мы затеваем игру с чем-то сокровенным… Я не мистик, но я боюсь мести, которой может ответить нам потревоженная природа. Я призываю вас, молодые люди… заклинаю… умоляю… Надо скрыть… все!

Гордон. Сегодня мне позвонил профессор Ферми. Он посчитал количество калорий и в восторге от своих подсчетов. Ферми повторял мне: «Пришла пора для прекрасной физики».

Притчард. Гарри, не усложняйте дела. Если Эйнштейн будет настаивать, то и Ферми согласится. Что бы то ни было, у нас есть один авторитет!

Гордон. Вы что же, хотите удушить науку?

Эйнштейн. Это не наука, а часть ее, притом ничтожная, не лучшая.

Гордон. Не знаю. Не буду спорить. (Эйнштейну.) С вами не спорят. Вам подчиняются. И я пошел бы за вами… но не уподобляемся ли мы той девушке-лаборантке, которая прибежала сюда стирать ваши надписи? Время гениальных одиночек прошло. Что вы сделаете с немцами, если они будут работать с энергией атома? И может статься, что профессор Ган в Берлине давно опередил всех нас…

Притчард. Профессор Гордон говорит дело. Увы, он прав. С немцами теперь не свяжешься, не договоришься. Но чему вы радуетесь, Гарри?

Гордон(торжественно). С тех пор, как человек открыл огонь, он ничего не сделал лучшего.

Эйнштейн(с болью, горечью). Ну, значит, я отстал от вашего цивилизованного человека. Боюсь. Старик. Наивен. Вы молоды. Дерзать хотите. Не боитесь. Я тоскую. Вы в восторге. И что я могу с вами сделать? Ничего. (Уходит.)

Гордон. Что скажешь, Антуан?

Притчард. Ничего не понимаю. Он в каком-то отчаянии и рассуждает, как дитя.

Гордон(жестко). Нет, друг мой, он не дитя. Он великий политик и хочет устраниться. Точней, он устраняется. Он, как никто в мире, видит грандиозные последствия современных открытий… остановить он ничего не может. Он хочет что-то сохранить в том идеально-чистом виде, в каком была его наука до сих пор.

Притчард. А ты считаешь, что разлом ядра урана не есть идеально-чистая наука?

Гордон. Какого черта притворяться… Мы высвободили чудовище… Эйнштейн прав… Это чудовище, какого не знал мир.

Эпизод четвертый

Нью-Йорк. Кабинет Меллингена. Тонкие линии белого металла и стекло. Единственный низкий столик, кресла по числу присутствующих. Лето. Жарко. Окна раскрыты. Ветер. Эйнштейн, Притчард, Гордон, Меллинген. Все в белых рубашках с засученными рукавами, лишь Эйнштейн в старомодном пиджаке, в сандалиях, шляпа рядом на полу. Трость.

Меллинген(продолжает). Мой дорогой Ант, вы, кажется, грешите марксизмом. А по марксизму финансовые тузы только и делают, что сколачивают деньгу. И это абсолютно верно. И поэтому мне крайне невыгодно пробивать дорогу вашему гениальному открытию. Мой банк дает деньги фирмам оружия. Поймите! На кой черт мне ваше новое оружие, которое заменяет тысячи пушек? Но я беру на себя миссию говорить с президентом… Почему? Наверно, все же потому, что я человек, а не счетная машина.

Притчард. Вы очень сложный человек, Дизи.

Меллинген. Так или иначе, я с вами, господа. Меня потряс ваш одержимый венгр, этот Лео Сциллард[62]. Говорят, он блестящий физик. Он, кажется, у вас в первой пятерке. Могу добавить: и замечательный агитатор. Я теперь, как и он, считаю, что эту фантастическую бомбу можно сделать и надо делать. Но если мистер Эйнштейн не подпишет письма к президенту… Кто мне поверит? Время сказок прошло.

Притчард. Или пришло.

Эйнштейн. Дайте письмо.

Притчард(доля испуга). Вы его держите.

Эйнштейн(медленно читает, точно вдумываясь в скрытый смысл каждого слова). «Президенту Соединенных Штатов от Альберта Эйнштейна. Сэр. Некоторые новые работы Ферми и Сцилларда, сообщенные мне… (пауза) благодаря работам Жолио-Кюри и Ферми… (пауза) стало вероятным, что удается пустить в ход ядерную цепную реакцию… (Пауза). Я осведомлен о том, что Германия прекратила продажу урана…».

Пауза.

Меллинген. Если мистер Эйнштейн не подпишет, ничего не выйдет.