Том 3

— Помолчи, Вихрова. То не ты и не я, а называется — шефство. Поняла?

— Понять-то поняла, Илья Миронович…

— А вот вижу, что и не поняла. Шефство называется.

— От Анны Семеновны есть что-нибудь? Дома как, в порядке? — перед тем, как приступить к работе, спрашивала Фрося, уже знавшая весь строй жуковской жизни.

— В порядке. Ну, дочки, действуем. На шесть норм! Чтоб вашей Столетовой сто лет покоя не было.

В один из очень напряженных дней, когда соревнование приняло быстрые темпы, Жуков явился с навалоотбойщиком Семеновым. Тот сначала поеживался, посмеивался, работая не всерьез, а как будто играл с детьми, но наутро опять явился, да так и зачастил вместе с Жуковым.

Бригада Столетовой догоняла.

— Пятки нам поотбивает, — говорила Вихрова.

Горняки работали теперь часов по шести в день.

Заделывали пролом в стенах третьего этажа, и подавать камень было уже нелегко.

Жуков сколотил уже две тачки для камней, и они с Семеновым вручную подавали их наверх по шатким сходням. Они делали с утра до обеда по двадцати, а в прохладные и дождливые дни — по двадцати пяти подъемов, и уставали всерьез, но оставлять бригаду без поддержки ни за что не хотели.

Работа, впрочем, сказывалась отлично на их состоянии. С высоты третьего этажа был виден весь берег с бесцельно слоняющимися горняками в белых санаторных костюмах, и Семенов постоянно подсмеивался над ними, — ведь вот не догадаются же люди, как можно жить весело и толково, — и казались они ему от этого людьми в высшей степени недалекими, вполне достойными самой скучной жизни, какая только есть на свете. Женщины были согласны с Семеновым, но вслух своего мнения не выражали, — Илья Миронович не одобрял насмешек.

Недели за две до окончания соревнования Столетова добилась шести и трех десятых норм и послала новый вызов бригаде Хустик. Дело осложнялось тем, что срок Жукова подходил к концу и уже заказаны были билеты на автобус и поезд.

Увлекательное, милое дело, которое захватило его так глубоко, что он готов был остаться хотя бы еще на неделю после своего срока, требовало тонкого подхода, а Жуков сейчас почти не имел времени, чтобы потолковать с отдыхающими, да, признаться, и не видел среди них никого, кто бы сумел заменить его с Семеновым. Правда, приехал горный мастер Забельский, коммунист, спортсмен, золотая душа, но Жуков его почти что не видел, а говорить на ходу, в столовой, не считал возможным.

«Забельский бы повел дело, — думал он, — не подкачал бы».

И вот однажды на пляже появился Забельский. Он не носил санаторной одежды, и на его плечах небрежно развевалась нарядная сине-красно-голубая шелковая пижама.

— Вихрова! Видишь того красавца?

— Красавца? Да он, Илья Миронович, совершенно физически не подтянутый!

— Молчи, Вихрова. Беги к нему, скажи: товарищ Забельский, оперативное дело, Жуков Илья Миронович просит вас подойти.

— Сюда, к вам?

— Нет, ко мне в Сталино. Беги, пока не ушел. Певцова, четвертинка имеется в резерве?

— Имеется.

— Ставь. Сейчас тебя сдавать буду.

— Ой, боже ж мой, Илья Миронович, а вдруг да мы чем-либо не покажемся ему, это ж такой позор будет!.. — взволнованно сказала Катерина.

— Покажешься!.. Бери пример с Молчалкиной, она и на своей свадьбе рта не раскроет.

— Поднимут нас ребята насмех, — осторожно заметил Семенов. — Вы же наш народ знаете, — к девчатам, скажут, подладились… как бы до дому не дошло… Смотри, Илья Миронович, накладка весьма нежелательна…

— Ладно. Смотрю. Ты только не вылазь, ради бога, безо времени.

Бригада внимательно следила за тем, что происходило на пляже. Было отлично видно, как вихрастая Таня подбежала к Забельскому и начала что-то говорить ему, то и дело показывал руками в сторону постройки, а Забельский и с ним еще отдыхающий сначала недоуменно и недоверчиво, а потом хохоча, слушали ее.

— Вот же языкастая какая! — неодобрительно заметила Фрося. — Нашла об чем смеяться!

— Ты помолчи. Не против тебя смех.

— Так хоть бы и против вас, Илья Миронович, с какой же стати!

— Наш народ без смеха и плюнуть не умеет. Гляди-ка, уговорила, ведет! Запевайте, дочки!

Фрося повела глазами на своих и запела. Песня не сразу наладилась. Жуков морщился. А от берега уже шел Забельский, сопровождаемый Таней и каким-то незнакомым горняком.

Забельский издали погрозил кулаком:

— Жуков, ты что, налево работаешь? Подряд взял втихую? Ставь магарыч, а то в газете пропишу!.. А поют-то ему, поют как! Вот же, старый чорт, сумел устроиться… Ну, смотри, какой комбинатор!.. И никому ни слова!

Весело шумя, все трое гурьбой поднялись наверх.

— Садитесь, друзья дорогие… Певцова, усаживай, знакомь. Отбой, дочки! Вот они, мои орлицы ясные, любуйтесь! Какой дом подняли! По случаю отъезда сдаю женотдел. Сдаю, сдаю… И мысль у меня явилась, — Илья Миронович обратился к Забельскому, — хотел вот с тобой посоветоваться, тебе бы, Павел Иваныч, и возглавить. Горный мастер, коммунист яркий, человек хороший… Берись! От всей души прошу и умоляю!

— Берись, Павел Иваныч! — поддержал незнакомец. — Поддержим!

Забельский, не ожидавший такого исхода дела, растерянно развел руками.

— Или имеешь что против? Говори открыто.