Том 2

Погоняла как раз доказывал, что никого он не обкрадывает и что изо всех своих немощных сил старается помочь правителю разбогатеть. Клялся небесами, что если кто и получает от обмена денег выгоду, так это королевская канцелярия.

— Разумеется, — убеждал он, — я, погоняла, и минц-мистры, и менялы, и все, кто плавит серебро и кто делает зернистой медь, кто льет, и режет, и стрижет, — все могли бы идти в пастухи, ежели бы монета была твердой.

Далее ни единого путного словечка нельзя было разобрать. Он истошно закричал, ибо слуги нашего вельможи схватили его за шиворот и вышвырнули за дверь! Наверное, он еще долго бормотал нечто невразумительное о суде, да кто обращал на это внимание!

Француз, который не любил покидать поле боя без результата, начал раздавать деньги. Вознаградил Кубич-ка за его дерзкую выдумку, одарил всех слуг и напоследок — мужичонку. Тот, с великой надёжей, озираясь на бочку, ответил ему так:

— Забодай тебя комар, чужестранец! Зачем ты наделяешь меня деньгами в корчме? Ведь ежели бы я получил такие денежки где-нибудь подальше от этого кранти-ка, я наверняка прибавил бы их к своим, чтобы хватило на обмен. И топор был бы мой!

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

К началу правления короля Вацлава II вызрели причины, долго проклевывавшиеся в Чешских землях, и народ, населявший эти земли, в который раз начал осваивать новый уклад жизни. Но народ этот был уже разрознен. Грубо говоря, разделился он на два народа, два единства. Первый и меньший — властвовал. Держал в руках и богатства, и меч, и право, и науки церковные, и науки светские, и ценности, создаваемые трудом, и ценности, сокрытые в земле. Однако вельможи и духовенство, принадлежавшие к правящим кругам, трудились не ради того, чтоб накормить людей.

К народу второму, бесчисленному — ежели иметь в виду его множество, — относились мещане, ремесленники, сельский люд и, наконец, те, для которых еще не было придумано имени и которые много-много позднее определились как сословия четвертое и пятое. И надлежало этому люду трудиться в поте лица своего. Его сила, его умение пришли в соединение с тем, что именуется мыслью и искусством. Благодаря свершениям тех и других родилось единое дело — оно заполнило — все время.

Когда различия, совпадения и множество разных отношений привели к возникновению взаимных связей, была соткана сеть нового порядка и отчеканен новый знак силы и зависимости. Так подошло время, когда надо всем стали властвовать деньги. Грош стал знамением переворота и нового способа управления, и труда, и ценности, определением жизни. Грош славили и проклинали, словно ключ от неких ворот, которые ведут в грядущий век.

В этом грядущем веке люди обрели великие свободы, Чехия познала пору расцвета, и народ, который есть и земля, и дух, и общность труда, и языка, и отношений, и памяти-беспамятства, в глубинах которых отражается каждый час, ныне уходящий, — этот народ образовал из своих нервюр единый свод и стал бессмертен.

ПОСЛЕДНИЕ ПРШЕМЫСЛОВИЧИ

ДРЕМУЧИЕ ЛЕСА

Есть сведения, что во времена короля Пршемысла Отакара II в Мазовецкой земле на самой окраине дремучего леса между Вислой и Древенцом жил человек по имени Кмитас. Сказывают, сердце у него было доброе, а нрав бедовый. Тело гибкое, грудь широкая — косая сажень в плечах, бедра узкие, грива кудрявая, глаза — пламенные, клыки — волчьи.

Был ли он красив?

Может, и был, но свидетели расходятся во мнениях.

Одним летом в чащобу, где обитал Кмитас, забрел дьякон Разек, добрый монах и креститель язычников. Дьякон шел, ничего не опасаясь. Продирался через густой подлесок, спотыкался о корни и вдруг увидел перед собой костры. И около них — Кмитаса. Пламя ярко освещало лицо и фигуру Кмитаса, его рамена, волосы, его пылающие очи. Отчетливо было видно, что существо это веселится, но дьякон, объятый страшной тоской, возопил благим матом. Вопил он, вопил, просил о помощи и едва не помер со страху.

Не оттого ли, что Кмитас был безобразен? Не оттого ли, что вместо прямого носа у него огромный клюв, когти — вместо благородной формы рук и копыта вместо ног человечьих?

Может быть, всё может быть, однако бабы, которые шли однажды мимо Косьювского брода и видели Кмитаса, купавшего коня, принялись хохотать и швырять в парня комками земли. Одна из молодиц держала в руках валёк, которым отбивают белье, и с большой охотой поколотила бы им милого Кмитаса.

— Ах ты волк-волчище, да что же это, никак, распугать нас хочешь? А ну попробуй только, подступись!

С этими словами кинулась молодица бежать. Подобрала до колен юбки, лицо румянцем, будто огнем, полыхает, из глотки вот-вот вырвутся ликующие крики, ей-ей, очарованная русалка, а не напуганная и дрожащая от страха девушка.

А как же валёк?