Эдит. Я увидела, какими глазами вы смотрите на королеву. Я увидела, как вы краснеете, будто юная дева, стоит только ей к вам обратиться. Что же до меня, то вы даже не пытались больше мне лгать. Не прошло и недели, как вы перестали ломать комедию, вы начали обращаться со мной как с соперницей, как с человеком, чья проницательность становится между королевой и вами. Осмельтесь только мне возразить.
Феликс. Зачем мне нужно было ваше посредничество, ведь, если я не ошибаюсь, я в той же мере приближен к королеве, что и вы.
Эдит. В той же мере! Я чтица королевы и ее единственная наперсница! Не путайте мое положение с положением слуги в доме Ее Величества.
Феликс. Все мы слуги в доме Ее Величества.
Эдит. Королева не любит вас, Феликс. Смиритесь с этим. Она вас не любит, и я вас больше не люблю.
Феликс. Откровенность за откровенность. Должен вам признаться, что мне не нравится ваша роль платной осведомительницы эрцгерцогини.
Эдит. Да как вы смеете!
Феликс. Раз уж мы завели этот разговор, доведем его до конца. Я любил вас, Эдит, и может быть я вас еще люблю. Вы утверждаете, что я вас не люблю, потому что люблю королеву. Возможно. Но бросить тень на королеву это чувство не может. На вас тоже. Моя любовь к королеве — поклонение божеству. А божество вне досягаемости, я мечтал о том, как мы оба будем ее любить. Это невозможно, потому что вы женщина, а королева — нет. Поскольку вы не хотите меня понимать, поскольку эрцгерцогиня не дозволяет вам стать спутницей моей жизни, в моей жизни не будет спутницы. Мне хватит и того, что я буду служить вместе с вами, и счастье свое я буду искать в случайно пойманной улыбке королевы.
Эдит. Вы забываете, что с тех пор как умер король, она только мне показывает свое лицо.
Феликс. Ни вуаль, ни веер не могут помешать ее лицу пронзить мое сердце.
Эдит. Однажды я у вас спросила, сможете ли вы меня любить в сиянии королевы — ведь я предвидела ваше безумие. И вы же сами мне объяснили, что невозможно любить женщину, которая прячет лицо, — любить призрак.
Феликс
Эдит. Что?
Феликс. Я видел ее лицо.
Эдит. Где?.. Как?..
Феликс. Это было в Вольмаре. Я шел галереей Ахилла. Вдруг хлопнула дверь — только королева может себе позволить так хлопать дверями. Я притаился за подножием статуи. Сквозь ноги Ахилла, как через огромную лиру, я видел пустоту галереи, уходящую вдаль. Тут появилась королева, ее фигура вырастала на глазах. Она шла прямо на меня, Эдит, одинокая, одна на всем белом свете. Я — как охотник, целящийся в дичь, а та и знать не может, что рядом человек. Королева шла, без веера и без вуали, в длинном черном платье, с высоко поднятой головой, маленькой, будто отъятой от тела, как будто это разъяренная веселая толпа несет на пиках головы аристократов. Я видел, королева страждет. От боли. Ее руки будто силятся сомкнуть уста открытой раны, которые зовут на помощь. Так, с силой прижимая руки к груди, она и шла, покачиваясь. Все ближе. Смотрела прямо на мой тайник. Остановилась. Целое невыносимо долгое мгновение стояла недвижно. Быть может, она хотела устремиться навстречу воспоминаниям о Фридрихе, но не решалась? И вдруг она, такая храбрая обычно, пошатнулась, но, опершись на раму одного из зеркал, выпрямилась снова и, все еще не зная, что предпринять, повернулась и походкою лунатика направилась к дверям, в которые она вошла мгновение назад. Клянусь вам, Эдит, я видел то, что видеть запрещается, сквозь мраморную лиру я видел то, на что нельзя смотреть, не рискуя умереть на месте от любви. Или от стыда. Преступное сердце билось так сильно, что я боялся, вдруг она услышит, обернется, обнаружит меня и, вскрикнув, упадет замертво. Но нет. Во все глаза я смотрел на нее, а она удалялась от подножия статуи. Представьте себе горбатого жокея, который уводит после скачки охромевшего чистокровного скакуна. Представьте себе силуэт несчастной женщины, увлекаемой водами золотого зеркального потока. Дверь хлопнула. И это был конец. Я видел лицо королевы, Эдит. Я видел королеву. Ни вы, ни кто-либо другой ее не видели.
Эдит
Феликс. Она страдала, мучительно страдала, Эдит. Этого зрелища я никогда не забуду. Она шла, ощетинившись кинжалами, будто испанская дева. Лицо ее было настолько прекрасно, что становилось страшно.
Эдит. Да, конечно… Это серьезнее, чем я предполагала.
Феликс. Если бы я кого-нибудь убил или ограбил, мне было бы легче признаться.
Эдит. Что ж, у нас хотя бы будет общая тайна.
Феликс. Если королева узнает, я убью себя.
Эдит. Это она вас убьет. Она на это способна. Она первоклассный стрелок.
Феликс. Королева!