Том 2. Сумерки духа

Петр выглянул, думая, не опять ли пришел «дерзкий господин». Но никого не было. Петр, еще не затворяя дверей, поднялся к себе и расположился подремать на диване. Аксинья Филипповна пошла к Фене на целый день.

Но на душе у Петра было неспокойно, плохо дремалось и плохо думалось. Жалел очень бедную барышню. Представ-пял себе, как бы хорошо, если бы ее житье устроилось, как Фенино, положим, но сейчас же видел, что ничего тут хорошего бы не было, потому что ей совсем не сладко показалось бы Фенино житье. «Уехать далеко-далеко» – вспомнились ему ее слова. Да, вот это так. Уехать. Далеко, в родимую сторону… Там озеро большое. Сосны шумят… Никого, это, народу плохого, нет… Далеко… далеко…

Петр задремал под тихие мысли. Вдруг он вскочил сразу. Он и не слышал, как в открытый подъезд вошел управляющий под руку со своей дочерью.

Управляющий часто приходил так, по вечерам. Он бывал в пятом этаже, у Норков. Теперь, впрочем, он зашел, видя отворенную дверь в довольно поздний час. Дочь его, сухая девица в черном платье, в pince-nez, имевшая привычку в разговоре беспрестанно облизывать языком тонкие губы, сопровождала его всюду. Говорили, что Марья Генриховна ведет все книги отца, что она строга, но очень добра и чрезвычайно любит благотворительность. В самом деле, в сухом лице, особенно в карих глазах, мелькало порой что-то упрямо или надменно-доброе, как будто она и мысли не могла допустить, что она не безгранично щедра и не готова на всякое благодеяние.

– Что это ты, Петр, подъезд не запираешь? Воздухом дышишь? – спросила она.

– А я, Марья Генриховна, задумался как-то.

– Он ведь все об одном думает, – сказал управляющий, снимая фуражку и отирая лоб. – Ты знаешь, Мери, ведь он деньги копит, на родину хочет ехать.

Еще не старый управляющий был совсем седой, благообразный, добродушный, с коротко подстриженными волосами и бородкой.

– Да, я слышала, – произнесла Марья Генриховна серьезно. – Я это о тебе даже от тебя, Петр, слышала. А скажи мне, кстати, Петр, где твоя родина? Куда ты поедешь? Местечко это или город?

Петр посмотрел на нее испуганными глазами.

– Кто? Родина-то моя где?

– Ну да. Я давно тебя хотела спросить. Как название местности?

Петр молчал.

Марья Генриховна подождала ответа, потом переспросила:

– Что ж ты? Я тебя не из любопытства спрашиваю, да и что тут за секрет? Как же твоя сторона называется? И где она?

– Она? – произнес Петр дрожащим и растерянным голосом. – Она там, далеко. – И он махнул рукой. – Там ни город, ни что… А так. И названий таких особенных что бы нету… Озера там, холма такие.

– Как это нет названий? Близ какого города, реки?

– А рек там… уж не знаю, – терялся Петр. – Сосны, это, большие, высокие… Шумит, это… Ну, канал тоже прорыт. Народ тоже… А название Сай… Сей…

– А, это, верно, Сайменский канал, – сказала Марья Генриховна. – Это за Выборгом. Я бывала, там хорошо. За Выборгом?

– Да, да… Сайменский… за Выборгом… – повторял как будто обрадованный Петр. – Ну да. Вот там. Далеко.

– Не особенно далеко. А как же это ты забыл? Копишь деньги, думаешь, а и название забыл.

– Это он так сразу не сообразил, – засмеялся управляющий. – Пойдем, Мери. К Августе Антоновне сегодня не стоит заходить, поздно. Прощай, Петр. В двадцать шестой отдай тот лист, что я тебе говорил.

Они ушли. Петр едва догадался запереть дверь. Он был ошеломлен. В душе у него была непонятная растерянность, не то обида, не то стыд. Что же это? Где же это? Как это он забыл все названия? «Сайменский», «за Выборгом» – ничего ему не напомнили, он так, от испуга сказал, что это те имена. Это не те. Он давно не думал о названиях. Думал о том, как сосны шумят и смола на голубой мох падает, а главное забыл. Как это могло случиться? Места он сейчас узнает, а названия – может, и те – да не вспоминаются.

Он так и сошел к себе в каморку, ничего не сказал Филипповне и долго не мог заснуть, ворочался и кряхтел, недоумевая.

IV