Том 2. Проза

Алекс Керви — человек многогранный, хотя больше известен окружающему миру как переводчик (на его счету «Джанки» Берроуза и «Страх и отвращение в Лас-Вегасе» Хантера-Томпсона) и отличается активной деятельностью в околоинтеллектуальном сообществе, где в его досье — один из ранних «нарколитературных» скандалов, закончившихся изгнанием Фальковского из «Независимой газеты». Позирующий то как кроулианец, то как скинхед, то как агент галактической разведки, Керви — типичный продукт взорвавшейся андеграундом Москвы 1990-х, певец того же шизового стиля, откуда Гарик Осипов и Дмитрий Пименов. Чего он только не успел! И в частности, отдать солидный кусок своего воображения музыкальной журналистике. Живя в Англии в середине 1990-х, сей друг Хоума и Уайта не только баловался игрой на басу, но и успел написать много материалов, публиковавшихся в основном в созданном Севой Новгородцевым «О!» — издании забавном, но оказавшемся на тот момент коммерчески несвоевременным. Вот эти материалы и составляют основу «Книги правды» — огромный очерк «От Рединга к Гластонбери» плюс множество заметок, рецензий, отчетов и пр. А к ним добавлены отрывки из мемуаров, предисловия к переводным книгам, статьи по поводу и без повода и «программное интервью» все в том же духе гонзомегаломании. Как к этому психоделическому оливье относиться, сильно зависит от вкуса — кто-то завязнет, а кого-то затянет. Сам способ письма и предметы его — это то самое подполье, контекст которого Керви настойчиво (через переводы и издательскую деятельность) пытается уже много лет переложить на язык родных осин. Получается по меньшей мере забавно, хотя и (в силу того, что большинство текстов написано уже почти десять лет назад) довольно архаично. Впрочем, страна у нас такая странная — когда в таком духе писался «О!», это было преждевременно, а сейчас уже архаично — поди попробуй уловить момент. Независимо от пристрастий, «Книга правды» обречена на то, чтобы войти в историю хотя бы как памятник одному из самых ярких и забавных персонажей московской контркультуры. А памятник в 30 лет (именно столько живет среди нас Алекс в своем нынешнем воплощении) — это вполне себе гонзомегаломания.

«Поп-культура и знаки времени»

Александр Дугин

Платон уподоблял обыденный мир мрачной пещере, где люди закованы в цепи так, что им не повернуть головы и неувидеть ничего, кроме стен прямо перед собой. Там, на стенах, они различают игру теней, которые отбрасывают фигуры людей, двигающихся в глубине пещеры. В своем неведении закованные пленники полагают, что эти тени и есть единственные реальные вещи в мире. Если бы только они смогли повернуть головы, то увидели бы огонь костра и других людей. А если бы несчастным удалось сбросить свои цепи, они, возможно, смогли бы даже добраться до выхода, где их глазам открылся бы великолепный, залитый солнцем мир. В реальности начала 21 века место отверстия в пещере занимает огромный телеэкран, а тени, отбрасываемые им на стены, — это образы поп-культуры. Поэтому со временем философам все чаще и чаще приходится рассуждать не о природе абсолюта или о тайнах сознания, а о Мадонне или Эминеме. Заниматься тем, что на их языке называется экзегезой обыденного, т. е. выискиванием скрытого смысла очевидного. Теперь благодаря Дугину мы имеем возможность узнать, о чем же, сами того неподозревая, поют и подо что приплясывают отечественная попса и рок-н-ролл. В отличие от других известных толкователей пошлого и банального, вроде того же Славоя Жижека, Дугин не прибегает к модному постструктуралистскому мумбо-юмбо, предпочитая вести беседу на языке колдуна и мага, что куда как более уместно. В первой части книги — «Метафизика эстрады» — Александр Гельевич подвергает ироническому восхвалению лопочущих заек Варум, Лель и иже с ними, извлекая метафизические «бездны страшны» из их убогого воркования, во второй — «Музыка смерть», — судя по всему, отдает дань тем, перед кем искренне преклоняется (Летову и Курехину; памяти последнего, посвящена вся книга). Затем немного о театре и телевидении и на закуску чуть-чуть чистой теории (очевидно, для того, чтобы исподтишка затянуть в пучину евразийства неосторожную поклонницу Земфиры). Уровень анализа весьма различается — от вполне академического до психоделического гона в стиле «Ленин был гриб». Я не знаю, является ли мяуканье Кати Лель «антимимоном пневмы, кривлянием обособившегося двойника в зеркале, хрустом скорлуп, воплем Пистис Софии из нижних оборок диаконисы кромешной мглы», как утверждает Дугин, но это, наверное, единственный подход, который позволяет уважающему себя человеку в здравом уме смириться с существованием песни про «джага-джага». Короче говоря, в начале весело, а в конце чтения становится грустно — типа «Как живем?.. Звери мы, господа!», а потом даже и жутковато. Нет, не так прост этот мир, как кажется, и не зря обкомы и горкомы выискивали 20 лет назад в поп-музыке коварную скрытую пропаганду — есть она там, есть, и спасибо Александру Дугину за то, что он нам об этом напомнил.