Том 2. Повести и рассказы

Токарев сидел на берегу, возмущенный и негодующий. Какая глупость! Пруд очень глубок, вода холодна. Если лодка затонет, то выплыть на берег одетым вовсе не просто, и легко может случиться несчастие. Это какая-то совсем особенная психология – без всякой нужды, просто для удовольствия, играть с опасностью! Ну, ехали бы сами, а то еще берут с собою этого ребенка Катю…

На пруде раздались крики и смех. У Сергея сломалось весло. Сильный и ловкий, в заломленной на затылок студенческой фуражке, он стоял среди лодки и греб одним веслом. Лодка с каждым ударом наклонялась в стороны и почти достигала бортами уровня воды.

И они плыли вперед, веселые и смеющиеся. Токарев с глухою враждою следил за ними. И вдруг ему пришла в голову мысль: все, все различно у него и у них; души совсем разные – такие разные, что одна и та же жизнь должна откликаться в них совсем иначе. И так во всем – и в мелочах и в самой сути. И как можно здесь столковаться хоть в чем-нибудь, здесь, где различие – не во взглядах, не в логике, а в самом строе души?

Горничная Дашка появилась на горе и крикнула:

– Сергей Васильевич! Барыня зовут!.. Поскорей! Поскорее все идите!

– Что там такое?

– Телеграмма из города пришла… Поскорее, барыня зовут! Идите, я в ригу побегу за барином!..

Конкордия Сергеевна, бледная, с замершим от горя лицом, сидела в спальне и неподвижно глядела на распечатанную телеграмму. В телеграмме стояло:

«Приезжайте поскорее. Варенька опасно больна.

Темпераментова».

XVI

В тот же вечер все приехали в Томилинск. Доктор, взволнованный и огорченный, сообщил, что Варвара Васильевна, ухаживая за больными, заразилась сапом.

– Сапом?.. – Конкордия Сергеевна растерянно глядела на доктора остановившимися глазами. – Это… это опасно?

Доктор грустно ответил:

– Очень опасно.

Варвара Васильевна лежала в отдельной палате. На окне горел ночник, заставленный зеленою ширмочкою, в комнате стоял зеленоватый полумрак. Варвара Васильевна, бледная, с сдвинутыми бровями, лежала на спине и в бреду что-то тихо говорила. Лицо было покрыто странными прыщами, они казались в темноте большими и черными. У изголовья сидела Темпераментова, истомленная двумя бессонными ночами. Доктор шепотом сказал:

– Побудьте, господа, немного и уходите. Не нужно долго оставаться.

Жалким, покорно-молящим голосом Конкордия Сергеевна возразила:

– Милый доктор, я… я не уйду отсюда… хоть казните меня… – Глаза ее были большие-большие и светлые.

Доктор вышел. Токарев нагнал его.

– Скажите, доктор, есть какая-нибудь надежда?

Доктор хотел ответить, но вдруг лицо его дернулось, и губы запрыгали. Он глухо всхлипнул, быстро махнул рукою и молча пошел по коридору.

Утром Варвара Васильевна пришла в себя, весело разговаривала с матерью, потом заснула. После обеда позвала к себе Токарева и попросила всех остальных выйти.

Токарев сел в кресло около постели. Варвара Васильевна с желтовато-серым, спавшимся лицом, усеянным зловещими прыщами, поднялась на локоть в своей белой ночной кофточке.

– Владимир Николаевич, я вам хотела сказать… Я третьего дня написала директору банка и напомнила ему его слово, что он примет вас на службу… Он ко мне хорошо относится, я была при его дочери, когда она была больна дифтеритом… Он сделает…

Токарев страдальчески поморщился.

– Варвара Васильевна, ради бога, оставьте вы об этом!

– Да… И потом еще вот что… – Она подняла мутные глаза, и в них было усилие отогнать от мозга туман бреда. – Да!.. Что я еще хотела сказать?

Варвара Васильевна нетерпеливо потерла руки и забегала взглядом по комнате.

– Вот что! – Она помолчала и в колебании взглянула на Токарева. – Дайте мне честное слово, что вы никому не станете рассказывать о нашем разговоре, – помните, тогда вечером, в Изворовке, когда с Сережей сделался припадок?

Токарев вздрогнул и стал бледнеть. Варвара Васильевна волновалась все больше. Она повторяла в тоске:

– Слышите, Владимир Николаевич, – честное слово, никому!..

Токарев сидел смертельно бледный, с остановившимся дыханием.

– Хорошо, – медленно сказал он и замолчал. И продолжал сидеть – бледный, с широко открытыми глазами. И голова его тряслась.

– Видите, маме этого… Что я хотела сказать? Да!.. Надо выписать сто граммов хлороформу, пожалуйста, не забудьте, – с эфиром… Антон Антонович поедет. А я завтра сама развешу, не будите провизора.

Варвара Васильевна начала бредить. Токарев шатающеюся походкою пошел вон.

Он вышел из больницы и побрел по улице к полю. В сером тумане моросил мелкий, холодный дождь, было грязно. Город остался назади. Одинокая ива у дороги темнела смутным силуэтом, дальше везде был сырой туман. Над мокрыми жнивьями пролетали галки.

Токарев шел, бессознательно кивал головою и бормотал что-то под нос. Это не сон? – иногда приходило в голову. И он гнал от себя мысли, боялся думать о том, что узнал, боялся шевельнуть застывший в душе тупой ужас.

Воротился он в больницу, когда уже стемнело. Из ворот выходили Сергей и Таня – оба бледные и серьезные.

– Варя умерла! – коротко сказал Сергей, прикусил губу и прошел мимо.