"Полковник Мэннеринг! - подумал Глоссин. - Черт возьми, кому бы это пришло в голову?"
- Полковник Гай Мэннеринг! - повторил баронет, уверенность которого сразу поколебалась. - Знаете что, - сказал он тихо Глоссину, - при всем том, что у этого молодого человека такое плебейское имя и очень непритязательный вид, в манерах и в чувствах у него есть что-то от джентльмена или по крайней мере от человека, привыкшего бывать в хорошем обществе; там, в Индии, чины ведь дают очень легко, случайно и без разбора. По-моему, нам лучше всего было бы дождаться возвращения полковника Мэннеринга; сейчас он, кажется, в Эдинбурге.
- Я во всем полагаюсь на ваше усмотрение, сэр Роберт, - отвечал Глоссин, решительно во всем. Осмелюсь только доложить вам, что мы вряд ли имеем право отпускать его по личному заявлению, не подтвержденному никакими доказательствами, и что, если мы не отправим его в тюрьму, а будем просто содержать его где-то под стражей, вся ответственность потом ляжет на нас... Но я полагаюсь на вас, сэр Роберт, со своей стороны я только добавлю, что недавно я имел большие неприятности из-за того, что держал одного преступника в месте, считавшемся совершенно надежным и где его охраняли верные люди. Он бежал и этим, несомненно, повредил моей репутации осторожного и предусмотрительного судьи. Но я это только между прочим заметил, я все равно поступлю так, как вы найдете наиболее уместным.
Глоссин, однако, хорошо понимал, что этого "замечания" было достаточно, чтобы повлиять на решение его самонадеянного, но отнюдь не самостоятельного коллеги. И сэр Роберт Хейзлвуд закончил дело речью, которую он основывал, с одной стороны, на предположении, что арестованный действительно капитан королевской армии, с другой - на убеждении, что это плебей и убийца.
- Мистер Ванбест Браун... Я сказал бы - капитан Браун, если бы у меня были хоть малейшие основания, причина или повод думать, что вы командуете частью упомянутого вами полка или каким-либо иным подразделением королевских войск. Но что касается последнего обстоятельства, то прошу вас считать, что у меня на этот счет твердое, крепкое и неизменное мнение, уверенность или убеждение. Так вот, объявляю вам, мистер Браун, что мы решили, учитывая неприятное положение, в котором вы теперь находитесь, после того как вас, судя по вашим словам, ограбили - обстоятельство, высказываться о котором я пока не стану, - и ввиду того, что у вас обнаружено много драгоценных вещей и тесак с медной рукояткой, о происхождении которого вы ничего не соизволили сообщить нам, - так вот, объявляю вам, что, принимая во внимание все вышеупомянутое, мы сочли нужным, и определили, и решили заключить вас в тюрьму, или, лучше сказать, отвести вам помещение в тюрьме, с тем чтобы вы могли" быть допрошены вторично, как только полковник Мэннеринг вернется из Эдинбурга.
- Позвольте мне покорнейше спросить вас, сэр Роберт, - сказал Глоссин, не собираетесь ли вы отправить этого джентльмена в тюрьму графства? Если вы этого определенно еще не решили, то я позволю себе заметить, что безопаснее было бы отправить его в Брейдвел, в Портанферри, где заключение его не станет достоянием гласности, а это было бы особенно неприятно, если, паче чаяния, все, что он рассказал о себе, окажется правдой.
- Ну да, в Портанферри отряд солдат охраняет товары в таможне, и в целом, полагая, что место это - место неплохое, и принимая все это во внимание, мы поместим его, или, лучше сказать, дадим свое согласие на то, чтобы его поместили в исправительный дом в Портанферри.
Тут же было составлено соответствующее предписание, и Бертраму сообщили, что наутро его отведут в тюрьму; сэр Роберт не решился отправить его туда ночью, боясь побега, и до рассвета арестованный должен был пробыть в замке Хейзлвуд.
"Не может быть, чтобы эта новая тюрьма оказалась тяжелее моего плена у лутиев в Индии, - подумал Бертрам, - да и не может все это столько времени продолжаться. Но черт бы побрал этого старого буквоеда и его хитрого помощника-шептуна! Они не понимают самых простых вещей, которые им говорят".
Тем временем Глоссин, прощаясь с баронетом, отвешивал бесчисленные поклоны и подобострастно просил извинить его за отказ от приглашения к обеду, выражая надежду, что в будущем искупит свою вину и докажет свое уважение к баронету, к его супруге и к молодому мистеру Хейзлвуду.
- Ну, разумеется, - ласково сказал ему старик. - По-моему, представителей нашего рода никогда нельзя было упрекнуть в недостатке учтивости к соседям, и вы будете иметь случай убедиться в этом, когда я приеду к вам как-нибудь совсем запросто, то есть так, как тому и полагается, следует и надлежит быть.