Ваганов. Хорошо.
Голубь. Сегодня.
Ваганов. Хорошо.
Пауза.
Ну, а что, если не отдам?
Голубь. Тогда я ей свое прочту. Если бы он с меня честного слова не взял – мое письмо ей не показывать, я бы вам тут устроил…
Ваганов. Не сомневаюсь.
Голубь. И не надо, не сомневайтесь. Вы не покажете – я покажу, так и быть, возьму грех на душу, нарушу слово.
Ваганов. Николай Семенович!
Голубь. Ну?..
Ваганов. Я редко кого просил в жизни. Но вас очень прошу – не вынуждайте меня отдавать это письмо.
Голубь. А я не вынуждаю. Как хотите.
Ваганов. Вы что думаете, она от этого письма счастливей станет? Вы же знаете, что между ними все кончено. Все. И если она еще здесь, то все равно в душе она уже давно и бесповоротно ушла отсюда. Зачем же, кому нужны, кому принесут счастье эти воспоминания? Зачем вам нужно портить жизнь мне и ей? Да, ей!
Голубь. Когда Алексей Степанович уезжал, вы, Андрей Сергеевич, очень правильно высказались, что есть вещи, которые для советских людей должны быть выше всяких этих личных дел!
Ваганов. Да, сказал. Но когда я верю, что женщина будет со мной счастлива, я готов на все, чтобы это было так, а не иначе. Даже если она сама этого еще не понимает. Подумаешь, письмо! Я на что угодно готов ради ее покоя, ради нее!
Голубь. Ради нее? Да так ли это, Андрей Сергеевич? Я ведь вас, не скрою, за эгоиста считаю. А у эгоистов любовь, знаете ли, всегда ради себя любовь, а не ради кого-нибудь. Извольте видеть, бы, по вашим словам, на все готовы ради любви, даже, извините, на некрасивые поступки. А по моему мнению, некрасивых поступков любовью не оправдывают. По-моему, так.
Ваганов. По-вашему так, а по-моему – иначе. И что б вы ни говорили, – а по-своему я прав!
Голубь. Бывает и так: человек по-своему прав, а по-моему – подлец!
Ваганов
Голубь. Пока – не о вас. Пока – вообще.
Ваганов. А, да что вы во всем этом понимаете! Вы говорите мне прописные истины. А я вот – живой человек, третий месяц почти каждый день хожу сюда. Прихожу и ухожу, ухожу от женщины, без которой мой дом пуст, а моя жизнь несчастна. Я люблю ее. А вы, вы даже не знаете, что это такое!
Голубь
Ваганов. Война! Не слишком ли громко сказано?
Голубь. Война или не война, а людей-то там убивают – это вы понимаете?
Катя
Голубь
Катя
Голубь. Выяснили, что в общем жизнь – штука не простая. Андрей Сергеевич тоже так считает.
Катя. Ты тоже так считаешь?
Ваганов. Да.
Катя. Очень интересный разговор.
Голубь. Ну, я пойду, Катерина Алексеевна. До свидания.
Ваганов. До свидания.
Голубь выходит.
Катя. О чем вы говорили с дядей Колей?
Ваганов. Он же ответил тебе.
Катя. Я хочу знать правду.
Ваганов
Катя. Ради бога, не хочешь – не говори.
Ваганов. Может, пойдем сегодня куда-нибудь? А? В театр?
Катя. Сегодня не удастся. Мне нужно допечатать еще двадцать страниц.
Ваганов. Опять!
Катя. Не сердись. Я ведь тебя предупредила, что буду сегодня занята.
Ваганов. Ну, когда ты на лекциях, в университете, хорошо, я все понимаю. Но если бы ты знала, как меня злит эта твоя стукотня на машинке.
Катя. Ничего не поделаешь. Приходится.
Ваганов. Приходится! Сидеть ежедневно из-за этих несчастных денег. Прости, не могу об этом спокойно. Думать об этой ерунде, когда, кажется, на свете нет вещи, которой бы я для тебя не сделал.
Катя. А ведь об одной вещи я тебя просила, а ты не сделал.
Ваганов. О чем ты просила?
Катя. Не говорить со мной об этом.
Ваганов. Хорошо. Трудно не говорить об этом, по хорошо, не буду. Сиди, работай, я сейчас уйду. Я ведь только так, на всякий случай спросил про театр – вдруг ты передумала. А зашел потому, что у меня есть для тебя новость. Тебе письмо от Алексея. На мой адрес.
Катя. На твой адрес?
Ваганов. Да, на мой адрес. Как видишь, он решил раньше, чем ты. Вот оно.
Катя. Да, кажется, в порядке… Пишет, что раньше был на передовых, а теперь попал в тыл – жив, здоров…