Том 2. Черное море. Дым отечества

– Слушайте, – сказал Луговой, не отрываясь от бинокля. – Перейдите немедленно с Зиной в новый блиндаж. В лесу за дюной. Знаете? Там будет спокойнее. И перестаньте плакать. Нехорошо, если вас увидят заплаканной.

– Я понимаю, – ответила Татьяна Андреевна, вытерла глаза, встала и пошла к двери.

На пороге она оглянулась. Дымы росли. Их относило ветром к югу. Над морем лежала неестественная тишина. Она была страшнее самого жестокого боя. Внизу жужжал телефон, и приглушенный голос быстро повторял:

– Шексна! – Я – Ладога, Шексна! Я – Ладога! Передать командиру батареи. Десять вымпелов на вест от оконечности косы. Расстояние – три мили.

Татьяна Андреевна спустилась в садик около дачи, вспомнила, что не дочитала письмо, опять вынула его из конверта. Пахомов писал, что Вермель поехал в Новгород спасать ценности и вывезти оттуда, в случае опасности, Варвару Гавриловну и Машу. Еще он писал, что Мария Францевна ждет Татьяну Андреевну в Ленинграде, в Лесном.

Прогрохотали четыре удара, потом еще четыре, и, шурша, пронеслись снаряды. Это открыла огонь по немецким кораблям наша батарея.

Татьяна Андреевна пошла за Зиной в старый блиндаж. Зина укладывала сумку с перевязочными материалами.

– Где ты прячешься? – закричала она. – Бери скорей свою сумку. Начинается переплет! Как бы десант не высадили!

Татьяна Андреевна передала Зине приказ перейти в новый блиндаж. Они быстро прошли к этому блиндажу. Он был выкопан в крутом откосе лесного оврага и больше походил на пещеру.

Когда они подходили к оврагу, вдали так загрохотало, будто над морем трясли железные листы. Зина зажмурилась, нагнула голову и полезла в блиндаж. Татьяна Андреевна спустилась следом за ней и чуть не упала – так ее толкнуло в спину воздухом. Что-то ослепительно и зло лопнуло в лесу за оврагом.

– А будь ты проклято, – пробормотала Зина. – Ты понимаешь, что происходит? – прокричала она Татьяне Андреевне.

Снаружи грохотало, выло. Казалось, что блиндаж оседает и вот-вот обрушится. Татьяна Андреевна кивнула головой. Она понимала, что сейчас их обстреливают и с суши, и с моря. Потом в блиндаже стало темно. Кто-то загородил выход.

– Это вы, Ткаченко? – крикнула Зина.

– Я, – ответил запыхавшийся голос. – Здесь будет перевязочный пункт?

– Здесь. Что там слышно?

– Да что, – ответил Ткаченко. – Землю выворачивают вверх подкладкой. Прямо осатанели фрицы. Хотят взять на мушку.

– А вы не боитесь? – спросила Татьяна Андреевна.

– Бойся не бойся – снаряда не остановишь. Был страх, да весь вышел.

Но Татьяне Андреевне было страшно. Только усилием воли она заставила себя верить, что все это ей не мерещится, а происходит на самом деле. Она почти оглохла от взрывов, но эта глухота еще усиливала чувство нереальности того, что творится вокруг. Реальными были только самые близкие вещи – шрам на ладони, оставшийся с детства, песок, набившийся в туфли, всегда растрепанные волосы Зины, тонкий голос Ткаченко и наполовину высохший желтый цветок на высоком стебле. Он рос у верхней балки, подпиравшей вход в блиндаж, и после каждого взрыва долго покачивался.

Все, что находилось за порогом блиндажа, казалось совершенно невозможным – свист, треск сосен. Но нелепее всего была мысль, что вот сейчас она, Татьяна, еще жива, а через минуту может быть мертвой. Она стала считать до двадцати. За это время ничего не случилось. Тогда она начала считать до тридцати.

Снаружи закричали. Ткаченко выскочил. Татьяна Андреевна и Зина выбежали вслед за ним и увидели, как по дну оврага двое краснофлотцев тащат раненого. Татьяна Андреевна подбежала, чтобы помочь им, и вскрикнула, – это был Саша Нидер. Его разорванная желтая майка была покрыта бурыми пятнами. Сашу внесли в блиндаж.

– Врача нет, – сказал один из краснофлотцев. – Он на переднем крае. Придется уж вам, сестрицы…

Краснофлотцы ушли.

Саша морщился, шевелил губами, очень быстро дышал. Он был ранен в грудь осколком. Пока Зина и Татьяна Андреевна перевязывали его, он не сказал ни слова. Татьяна Андреевна еще не видела таких ран – месива из костей, мяса и сгустков крови.

Ткаченко покачал головой. Татьяна Андреевна и сама понимала, что Саша не выживет. Она старалась не смотреть на Сашу. Он застонал.

Татьяна Андреевна обернулась. Саша смотрел прищурившись, тускло, равнодушно. Потом сказал, заикаясь: «Не давать же, в самом деле, занавес». Татьяне Андреевне показалось, что это говорит не человек, а автомат, – так глухо, без всякого выражения были сказаны эти слова.

Сознание, что, если бы она и Зина знали, как помочь, они бы могли спасти Сашу, что минуты идут быстро и Сашина жизнь оборвется вот сейчас, было таким невыносимым, что Татьяна Андреевна даже перестала слышать грохот разрывов. Ничего не видя, она смотрела на часы, на секундную стрелку, пока Ткаченко не сказал:

– Всю грудь разворотило. Разве выживешь! И очки свои потерял. Надо думать, страшно ему было в бою без очков.

Тогда она поняла, что Саша умер, прижала вату к глазам, но тотчас ее отняла, – в блиндаж ввели краснофлотца с разбитой ногой.