Том 2. Черное море. Дым отечества

– Ну погодите же! – вслух сказал угрожающе Швейцер, вспомнив об издевательствах Вермеля. – Я тебе покажу, старый хрыч, как смеяться над изучением поэзии и обзывать меня короедом! Дай только встретиться.

Швейцер взял растрепанную телефонную книжку. С уверенностью, что в ней не может быть телефона Татьяны Андреевны, он перелистал страницы. Но телефон был.

Швейцер положил руку на холодную трубку и посмотрел за окно. Ветви платанов качались. Трубка тихо гудела.

Швейцер позвонил. К телефону долго не подходили. Швейцер старался представить огромное пространство между собой и тем маленьким звонком, который трещит сейчас в квартире Татьяны Андреевны. Это пространство было заполнено морской сыростью, бурей. И потому так неожиданно прозвучал спокойный голос Татьяны Андреевны.

– Вы? – сказала она радостно. – Да неужели это вы, Семен Львович! Ну, приходите же ко мне сейчас. Все расскажете. Идите через Александровский парк. Я выбегу вам навстречу.

Швейцер заторопился и вышел на улицу.

В переулке около Греческого моста Швейцер остановился и посмотрел на разбитую тротуарную плиту. В трещине плиты поблескивала высохшая розовая креветка. Сухой лист платана, подгоняемый ветром, бежал по мостовой рядом со Швейцером. Швейцер поднял его и спрятал в карман. На руку упала капля дождя – совершенно одна, других капель не было. Швейцер посмотрел на нее – в капле отражался зеленоватый свет бури. Должно быть, это была не дождевая капля, а брызга, принесенная с моря.

Над облетевшим Александровским парком повис туман. Около скамеек намело много трескучих листьев.

По обочине асфальтовой дороги прошел пустой трамвай с надписью: «Ланжерон – Греческий базар». Молоденькая вожатая в теплом платке весело позвонила Швейцеру и кивнула ему головой. Он снял шляпу и низко поклонился вожатой. Она оглянулась, засмеялась, и Швейцер увидел ее маленькие белые зубы. Тотчас же другая девушка – кондукторша – пробежала через вагон, с грохотом отодвинула переднюю дверь и крикнула вожатой с отчаянным любопытством: «Кто это, Зойка?» – «Да так… веселый старичок, незнакомый», – беспечно ответила вожатая и повела вагон дальше.

Асфальтовая дорога огибала каменистый холм. Налево темнело море. Впереди были видны только серое небо и метлы сухих тополей. Под ногами трещали ракушки. На дороге не было ни души.

Швейцер шел медленно. Ему хотелось встретить Татьяну Андреевну именно здесь, среди парка, где ветер свистел в разрушенных стенах старинной таможни.

Черная собака с косматой бородой бежала навстречу Швейцеру. Она остановилась, прижала уши и тонко залаяла. Швейцер не останавливался, и собака, испуганно озираясь на него, побежала назад. И тотчас же он увидел, как по боковой аллее навстречу ему шла Татьяна Андреевна. Она показалась ему выше, чем в Михайловском. На ней была та же черная меховая шапочка, и глаза ее блестели, как они обычно блестят у женщин из-под вуали. Но вуали не было.

Они крепко расцеловались.

– А мне в последние дни так хотелось, чтобы приехал кто-нибудь из своих, – сказала Татьяна Андреевна. – Очень хотелось. Ну, пойдемте. Я вас накормлю, напою и буду слушать хоть до утра.

Они пошли через парк. Ветер стихал. В домах за парком зажигались огни.

– А как же портрет? – спросила Татьяна Андреевна. – Нашли?

Швейцер рассказал о Чиркове, Зильбере, о том, что он не спрашивал ни Чиркова, ни антиквара, есть ли на портрете строфы пушкинских стихов.

– Но почему же? – удивилась Татьяна Андреевна.

– Да что вы! Разве можно откровенничать с такими жуликами? Они тогда ни за что бы не сказали, где найти портрет.

– Значит, вы поедете теперь в Ялту?

– Да, через несколько дней.

– Вот если бы я могла поехать с вами! – вздохнула Татьяна Андреевна.

Швейцер сейчас же взволновался.

– Поедемте, честное слово! – воскликнул он. – Это будет здорово! Зима, горы, пустые палубы!

– А вы все такой же ребенок! – Татьяна Андреевна потрепала Швейцера по руке.

– А что? – испугался Швейцер. – Разве это нехорошо?

– Наоборот, хорошо. Я иногда чувствую себя гораздо старше вас.

– Да, – вздохнул Швейцер. – Вот если бы мне скинуть с плеч хотя бы двадцать лет…

– То что бы было?

– Опоздало счастье, – сказал шутливо Швейцер. – И намного.

Татьяна Андреевна остановилась и вопросительно взглянула на Швейцера. Они стояли в переулке около высокой каменной ограды.

– Хороший переулок, – пробормотал Швейцер, – прямо замечательный! Как он называется?

– Батарейный, – ответила Татьяна Андреевна и улыбнулась. – Что же вы замолчали? Неужели вы чувствуете себя несчастным?

– Да нет, глупости, – засмеялся Швейцер. – Наоборот. Мне в жизни редко бывало так хорошо. Я радуюсь теперь всему – шуму бури, даже холодным этим сумеркам. У меня с недавних пор круто переменилась жизнь. Знаете, так бывает. Человек не может решиться сделать смелый шаг. Он тянет, мучится. Потом решается, но при этом обязательно говорит себе: «Ну, все равно – я пропал!» И после этого «я пропал», когда нет дороги назад, человек чувствует, что не только не пропал, а, наоборот, в него ворвалось чувство свободы, сила, отвага. Вот это примерно и происходит со мной.

– И вам этого мало?