Том 2. Черное море. Дым отечества

– Чем именно? Баккара? Фарфор? Павловская мебель?

– Нет, не это.

– Не это? – Зильбер поднял брови. – Была еще коллекция курительных трубок. Черненое серебро? Или бронза?

– Нет, и не это.

– Ну, знаете, я вам заранее скажу – стоящих книг у него не было. Он не из таких, чтобы читать Вольтера.

– Книги мне тоже не нужны.

– Так что же вам, наконец, нужно? Старинные бинокли, японские веера?

– Мне нужны картины.

– Ну конечно, картины! – воскликнул Зильбер и укоризненно покачал головой, будто только и ждал этого бессмысленного ответа. – Он же не мог отличить Поттера от Каульбаха. Вы меня просто насмешили. Он вешал в кабинете открытки с фотографиями Лины Кавальери и графини Тарновской. А вы мне говорите – картины!

– У вас был портрет работы итальянского мастера начала девятнадцатого века?

– Портрет! Ха! Работа итальянца начала девятнадцатого века. Ха-ха! Заметьте себе, что после Гварди и Каналетто в Италии больше не было настоящих художников. Нет! Итальянцы перестали работать красками. Они начали мазать губной помадой на лимонаде. Я, между прочим, нашел надпись на этом портрете. Какой-то Бабалетти – голодранец из Рима. Он приехал в Одессу и торговал своими портретами, как фальшивыми изумрудами.

– Однако вы же купили у Чиркова этот портрет.

– Я купил! – закричал Зильбер. – Я взял его в придачу, понимаете вы или нет? В придачу, как вот эту бумажку я получаю в придачу к каждой коробке с гильзами.

Зильбер потряс в воздухе глянцевитой квадратной бумажкой и швырнул ее на стол. Швейцер прочел на ней надпись, напечатанную золотыми буквами:

«Гражданин, держишь ли ты свои сбережения в сберкассе? За срочный вклад ты будешь получать 5 % годовых».

– Со всеми на «ты», – вздохнул Зильбер. – Как будто мы, покупатели гильз, только тем и занимались, что пили на брудершафт с комиссаром финансов!

– Хорошо, – сказал Швейцер. – Пусть этот портрет написан плохим итальянским художником…

– Отвратительным!

– Пусть. Но он мне нужен.

– Я могу подумать, что это портрет вашего покойного великосветского дедушки. Я вижу, что вы такой еврей, как и я. Бросим шутки! Объясните, в чем дело.

– Видите ли, – сказал Швейцер, – я собираю портреты Пушкина.

– Так вы полагаете, – радостно закричал Зильбер, – что нашли неизвестный его портрет? Вот спасибо! Дайте мне посмотреть на вас. Я еще не видел таких маленьких мальчиков в очках и с седой бородой. Вы же дитя! Молодой человек на этом портрете так похож на Пушкина, как я на Махно. Интересно, сколько с вас взял Чирков, чтоб навести вас на этот портрет и нахально обмануть человека?

– А чей же это портрет?

– Я знаю чей? – пожал плечами Зильбер. – Какого-нибудь актера итальянской оперы. Или флейтиста. Он совершенно черный, – должно быть, Чирков держал его в печной трубе.

– Где же он?

– Неужели вы будете тратить время, чтобы найти грязный кусок холста? – спросил Зильбер, но в глазах его Швейцер заметил тревогу. А вдруг он и вправду ошибся и это был портрет Пушкина? Ну нет! Он, старый, опытный антиквар, никогда не ошибался. Зильбер добродушно усмехнулся.

– Предположим, я подарил этот портрет, чтобы его повесили на первой попавшейся стенке. Так теперь все равно ничем не поможешь. Теперь я бросил заниматься такими делами. Да мне и не отдадут его обратно. А как вас зовут?

– Семен Львович Швейцер.

– Так вот что, уважаемый Семен Львович. Портрет этот я подарил своему племяннику. Он заведует хозяйством в горном санатории для чахоточных. Санаторий «Учкош». Около Ялты. Вы знаете, где это?

Швейцер поговорил еще немного, поблагодарил старого антиквара и ушел.

Зильбер долго стоял на галерее, потирая маленькие пухлые руки, и смотрел вслед Швейцеру.

Потом он вернулся в комнату и со звоном захлопнул за собой дверь. Все равно! Черт с ним, с этим портретом! Он, Зидьбер, дал слово дочери не прикасаться к старым вещам, не растравлять себе сердце, не нарываться на неприятности. Дочь писала в анкете о нем, что он «бывший эксперт по музейным ценностям». Бывший! Пусть оно так и будет, как написано в этой анкете! Бывший!

Зильбер вернулся, приоткрыл дверь и выглянул во двор, – Швейцера уже давно не было. Тогда он второй раз со звоном захлопнул дверь и сел за стол набивать папиросы. Руки у него дрожали. Не может быть, чтобы он прозевал подлинный портрет Пушкина. Что тогда скажут старые антиквары, доживающие век в Одессе и других городах. Как они будут смеяться над ним беззубыми ртами! Как они будут шамкать, что Зильбер никогда не был тонким знатоком, а работал на грубого шибера.

А вдруг! Вдруг через несколько дней он прочтет в газете телеграмму из Ялты, что какой-то Швейцер Семен Львович нашел новый портрет Пушкина! Все может быть. Выходит, что он свалял дурака, послав Швейцера по верной дороге. А все из-за своей слабости к интеллигентным людям!