Том 2

Может быть, Матвей Степаныч ощущал необходимость близости к «железному сердцу», а может быть, ему хотелось лично быть у Сычева, своего прежнего хозяина, — не понять. Создали две «тройки»: первая — Андрей, Федор и Матвей Степаныч; вторая — Крючков, Миша Земляков, Володя Кочетов. Предстояло не только опросить каждого хозяина двора (сколько и каких семян есть), но при надобности глазомерно определить, не обманывает ли, не скрывает ли. А первой тройке поручено самое важное: довести твердое задание Сычеву.

С утра следующего дня, после завтрака, когда крестьяне уже управились с первой уборкой скотины, обе тройки начали работу. Входя в каждый дом, здоровались, заводили разговор о том, о сем и, как казалось, постепенно подходили к вопросу о семенах. Но так только казалось. Надо было пройти всего лишь пять-шесть дворов, как по селу прокатилось: «Семена описывают!» Этого было уже достаточно, чтобы некоторые жители Паховки сочли обход посягательством на их личную собственность. За первым слухом пронесся второй: «У Сычева хлеб отбирают». Но это было не так. Матвей Степаныч Сорокин, предвидя ложные слухи, предложил еще в начале обхода:

— Нам, Федя, надобно прямо к Сычу. Пока он — ни сном ни духом.

— А не все ли равно? — возразил Андрей Михайлович.

— Сказал! «Все равно»! Я же его знаю как облупленного. Как услышит про такое, сейчас же хату на замок, а сам на жеребца и — в другое село. Три года отжил у него — знаю.

С Матвеем Степанычем согласились. К Сычеву они пришли, когда слух еще не докатился до него.

Семен Трофимыч прямо-таки расплылся в улыбке:

— Андрей Михалыч, дорогой! Да какими же судьбами! Ну обрадовал, обрадовал. — Он уже обметал табуретку ладонью, жестом приглашая Андрея Михайловича присесть.

Но в это время вошел Федор, а за ним Матвей Степаныч.

— Старому другу! Гора с горой не сходятся, — затараторил Матвей, бесцеремонно садясь на тот самый стул, что Семен обдувал для председателя. — Сколько лет, сколько зим! Как живем-здравствуем? Как здоровьице Лукерьи Петровны? А-а? Лукерья Петровна! — увидев ее, обрадовался он. — Здорово, хозяюшка! — Он своей нарочитой скороговоркой усиливал недоумение Сычева.

Ведь перед ним стоял Федор, стоял в его хате. Вошел он молча и остановился в дверях, не поздоровавшись. Сычеву на какую-то долю секунды показалось, что Федор воскрес, встал из могилы или спустился с неба как божье наказание. А вошедший стоял прямо и гордо, один уголок губы все так же был вздернут. И Сычев понял. «Не с добром пришли, — подумал он, растерявшись, — Опоздал порешить хозяйство».

А Матвея как прорвало:

— Ну, как к севу готовимся, хозяин? Как семенки-то? Приготовил? Бывало, в это самое время мы с тобой, Семен Трофимыч, все на грохоте скруживали день и ночь. День и ночь: шиты-крыты, шиты-крыты, шиты-крыты! — подражал он звуку грохота. — А сейчас что-то не слыхать. А?

— А? Что? — переспросил Сычев. Он, видимо, не слышал слов Матвея, опешив от появления Федора.

Федор же сказал, глядя на Сычева:

— Садись.

Сычев сел, подчинившись, будто здесь хозяином был не он.

Стоило Федору произнести одно слово, как на пороге горенки показался Игнат Дыбин. Он сначала прислушивался из-за двери и ждал, соображая, как ему повести себя. «В доме два врага — Андрюха и Федька». И Дыбин стал самим собой. Он стоял на пороге и, улыбаясь, говорил:

— Ну вот тебе и на! Хозяин сидит, а гости стоят. Семен Трофимыч! Разве ж так можно?

Сычев опамятовался.

— Что ж, будьте гостями, — сказал он, обращаясь ко всем и благодарно взглянув на Игната.

Тот был в легком домотканом пиджаке нараспашку, будто только оделся и собрался выйти из хаты. Федор окинул его взглядом и решил: «Играет под батрака». И пошел прямо на Игната. Тот уступил дорогу, а Федор прошел в горенку. Было всем слышно, как он там медленно походил взад-вперед, раза два, и вернулся обратно. Казалось, вел себя здесь как дома, но никто, кроме Андрея, не понимал, какие чувства должен был скрывать Федор. Все все-таки сели.

Начал Андрей Михайлович.

— Сколько хлеба? — спросил он у Сычева.

— Пудов на двадцать будет, — ответил тот.

— А чем будешь сеять?

— Сколько мне и надо-то! Десять пудов на семена, десять — на еду.

— Отлично, — спокойно сказал председатель. — Те двадцать пудов оставишь себе, а остальные…

— Какие такие «остальные»? — тревожно спросил Сычев. — У меня…

— А те самые, которые… — перебил его Матвей Степаныч. — Спокойненько, Семен Трофимыч. Раз политика, раз требуется, то — спокойненько, не волнуйтесь. — И Матвей Степаныч показал ладошкой, как надо сидеть «спокойненько».

Тем временем Андрей Михайлович достал из кармана извещение о твердом задании с подписью председателя сельсовета и двумя печатями, положил эту бумагу перед Сычевым и объявил главное:

— Вот: пятьдесят центнеров сдашь государству в счет твердого задания.

— Это сколько же будет на пуды? — уже притворялся Сычев.

— Триста пудов примерно, — ответил Андрей Михайлович.

— Примерно, значит. Ага, примерно. То есть мне надо продать скотину и купить вам хлеба? Так?