Том 2

— Не-е… Наоборот! — Олег мялся, не зная, что сказать. — Меня и Леньку, как самых надежных, правление и комсомол посылают в Сухую Буйволу в распоряжение дяди Гриши. Все документы готовы.

— И ты согласился?

Голос у Анастасии дрогнул. Олег понял, что мать не одобряет его поездку. Будут слезы. Он посмотрел матери в глаза и сказал:

— Как же я мог не согласиться? Дисциплина, мамо, тут ничего не поделаешь.

— Кто тебя этому научил? — сквозь слезы говорила Анастасия. — Ты еще дите, какая в тебе дисциплина? — Она обняла сына, прижала к себе. — Не поедешь! Ни за что не отпущу! Пропадешь в той степи. А ты у меня один-единственный. Это я знаю, чьи тут хитрости! Не правление и не комсомол тебя туда командируют, а братушка мой, твой дядя. Это его затея. Захотел-таки забрать тебя, вот и дисциплину придумал. А я не отпущу, и все! Тебя, Олежка, не отдам! Зараз же побегу к Ярошенке. Почему тебя? Разве нету в Грушовке других мальчуганов?

— Есть, конечно! — согласился Олег, тихонько освобождаясь из материнских объятий. — Но не всем можно доверять. — Тут Олег пошел на хитрость: — Мамо, ты не волнуйся и не ходи сегодня к Ярошенке, Его нет в Грушовке. Уехал в шестую бригаду. Да и сказал он нам, что отправит в Сухую Буйволу недели через две, когда машины придут с лесозаготовок.

И Анастасия согласилась пойти к Ярошенке не сегодня, а завтра.

В доме Завьяловых разговор был короче. Ленька сказал, что его и Олега колхоз посылает к чабанам в Сухую Буйволу. Мать улыбнулась.

— Молодец! Давно пора! — сказала она. — Нечего бить баклуши в Грушовке. В комсомол записался, а бездельничаешь!

Трифон привлек к себе сына, спросил:

— Плакать там не будешь, орел?

— Сын я ваш, а плохо, батя, вы меня знаете.

— Это как же так: плохо знаю?

— А так. Я терпеливый и выносливый.

— Ну, тогда поезжай. Да смотри, будь во всем примерным, послушным.

И Ленька ушел, сказав, что и сегодня будет спать с Олегом под навесом. Олега там еще не было. Ленька сел на рядно и задумался. Вот и пришел конец жизни в Грушовке. И как-то странно было сознавать, что скоро они с Олегом покинут родное село. Тут родились, тут выросли, дальше Егорлыка не бывали — и уедут.

Не заметил Ленька, как к нему подошел Черныш. Потерся возле коленки.

— Что пожаловал? — спросил Ленька, подсаживая Черныша на колени. — Ну, садись так, посиди в последний раз. Скоро мы попрощаемся.

— Лень! С кем ты рассуждаешь? — Олег сел возле Леньки, погладил песика. — Что ты его уговариваешь? Смотри не вздумай брать с собой! — И уже по-деловому: — Ну, как там у тебя с родителями? Обошлось благополучно?

— Полный порядок! Мать говорит: езжай, дескать, давно пора. Молодцом назвала.

— Да, хорошая у тебя мать.

— А твоя?

— Слезливая, плакала. Собирается пойти к Ярошенке. Но она опоздает. А отец твой как?

— Он только спросил: «Плакать там не будешь?»

— А ты что?

— Говорю, не бойтесь, не заплачу.

— Правильно, — одобрил Олег. — Но удивительный народ, Леня, эти родители! Почему мы должны непременно плакать или погибать в степи? Да из нас и слезы не выжмешь. И вообще надо было сказать, что мы уже не дети. Да, Лень! Чуть не забыл! Ты свою красную рубашку взял?

— Нет… А может, и без нее?

— Вот чудак! На «Нырке» должен быть флаг? Обязательно! Как же так: плыть без флага? Так что беги и бери рубашку. Она у тебя как раз вместо флага: за десять километров видно!

Глава XI Поплыли!

В Грушовке тишина. Даже не лаяли собаки. Ребята шли по пустой улице. Волновались, торопились. Вблизи пещеры не шли, а бежали. Запыхались, дышали тяжело. В пещере, как в норе, было темно и страшно. Посидели, отдышались и осмотрелись. Зажгли спичку. «Нырок» стоял тут же рядом. Взяли его, чуть приподняли и толкнули. «Нырок», шурша, сполз и лег на воду. Ленька уселся у «Нырка» на носу. Олег, стоя одной ногой в лодке, а другой упираясь в берег, оттолкнул «Нырок», и он, покачиваясь, поплыл.

Черный козырек пещеры отодвинулся назад. Впереди под покровом ночи плескалась река.

— Поплыли!

— Видишь, Лень, как все просто, — говорил Олег, наклоняясь и опуская деревянную лопату глубоко в воду. — Плывем, и еще как! Красота!

— Мне даже как-то не верится, — сознался Ленька. — Чудно!

— Эх ты, Фома неверующий! — Олег взмахнул лопатой, и брызги полетели Леньке в лицо. — А теперь веришь?

— Чего брызгаешься? — Ленька вытер полой рубашки лицо. — А еще капитан!

— Теперь-то веришь, что мы плывем?

— Верю!

— Плохо, Лень, что темно. Действительно, трудно поверить. Ни воды, ни берегов как следует не видно. Ночь какая черная!

Олегу тоже не верилось, что они плывут по Егорлыку и что мечта их наконец сбылась. Но Олег — не Ленька, он не сознавался в этом даже самому себе. Да и зачем сознаваться? Олег умолчал и о том, что ему было немного страшно. Нет, он не трус, но и у него по телу нет-нет да и пробежит неприятная дрожь. И река в степи, и ее низкие голые берега, и тишина, и темная ночь, и «Нырок» качается под высокими звездами — все это ново и странно. «Я малость замерз, — решил Олег, работая лопатой. — Кругом же вода, прохладно. Надо согреться».