Том 2

Быки молодые, и Ленька еще не видел их. Знал о них только по рассказам отца. Могут спросить: как же так, сын бугаятника — и не побывал в бугаятне, не посмотрел молодых быков? Но, во-первых, Леньку бугаи вообще не интересовали, а во-вторых (нехорошо говорить об этом, но ради справедливости приходится), он их побаивался. Да и зачем они Леньке? Бугаятником он быть не собирается. У него три сестры и два брата, а никто из них не пошел же работать на ферму. Все уехали из Грушовки. Уедет и Ленька, вот только надо ему подрасти и школу окончить.

Отец частенько приглашал Леньку на ферму:

— Леня, сынок, ты хоть бы одним глазом взглянул на моих новых красавцев. Это же какие быки! Не быки, а одно загляденье!

И вот Ленька в коровнике. Ферма стояла на отлогом берегу Егорлыка, в низине. Издали были видны лишь их покатые, темные крыши. Ленька шел ленивым шагом. Куда спешить? Посматривал на реку, на знакомые камыши в заводи, на козырек кручи, куда Олег запрятал лодку. «А может, Олег сидит в пещере и ждет меня? — думал Ленька. — Ну и пусть ждет: не дождется! А если зайти в пещеру? Нет, не зайду…»

И повернул на ферму. Зашел в пустой коровник. Двери — шириной во всю боковую стену. Можно въезжать на грузовике. Тут гулял сквозняк, сушил сточные канавки, выветривал ночное коровье тепло, запах пота и навоза.

А где же быки? Ленька поднял голову и улыбнулся. Под шатром черепичной крыши, на стропильных перекладинах белыми гроздьями сидели голуби. Их было много. «Вот какая красота! — подумал Ленька. — Сколько птицы! А мы с Олегом и не знали…»

Подошел Трифон Завьялов. На нем все тот же парусиновый, испачканный травой длинный фартук. Невысок ростом, худощав, с седой щеточкой усов, он с удивлением смотрел на Леньку.

— Сынок, — сказал он ласково, — что ты тут делаешь?

— Голубей смотрю.

— А где твой дружок?

— За ним я не бегаю.

— Вот как! Значит, раздружились?

— Батя, покажи своих бугаев! — сказал Ленька, не желая отвечать на вопрос. — Я обещал прийти, вот и пришел.

— И не боишься?

— Не маленький.

Трифон Савельевич повел Леньку в соседнее, особняком стоявшее помещение. Это и была бугаятня. Полы деревянные, стены высокие, света много. Окна продолговатые, приподняты почти к потолку, так что свет падал сверху. Пахло свежей люцерной. В углу возвышалась зеленая копенка травы. Быки находились за высокими, из толстых, надежных столбов, перегородками. Каждый в отдельном станке. Ясли-кормушки сделаны из крепкого дерева, обиты жестью.

Как только отец и сын Завьяловы появились на пороге, за перегородками возникли тяжелые вздохи, шумные посапывания, точно где-то поблизости заработали кузнечные мехи. Зазвенела цепь. В крайнем от дверей станке сперва показалась широкая, выгнутая темно-красная спина, затем глухо застучали о пол копыта. И вот бык поднялся, замигал круглыми, выпуклыми глазищами, покрутил квадратной головой. Цепь, прикрепленная к кольцу в розовых ноздрях быка, опять порывисто звякнула. «Вот это молодые быки!» — подумал Ленька.

— Сынок, ты подходи смелее, — сказал Трифон, беря за руку оторопевшего Леньку. — Они любят смелых. Это Малюта, бык, в общем, смирный. — И обратился к быку: — Ну, что, Малюта, все толстеешь? Скучно тебе за перегородкой?

Ленька увидел, как сосед Малюты, бык-красавец, тоже потянулся к отцу. Он облизал губы жестким, как рашпиль, языком. Ленька с интересом рассматривал широкий лоб быка, его короткие и толстые, как колышки, рога. Попадись на них!..

— Этого зовут Гулякой, кличка подходящая, — пояснил Трифон Савельевич. — Гуляка он и есть! Только выпусти. Как же, красавец! Видишь, вся голова у него в завитках, как у настоящего парубка. — И опять обратился к быку, будто тот что смыслил: — Ну, ну, Гуляка, не хмурься, не злись!

Трифон Савельевич почесал у Гуляки за ухом и подошел к третьему быку. Тот отдыхал. Услышав голос хозяина, он чиркнул рогом о жесть кормушки и показал красновато-сизые ноздри с влажным кольцом, к которому была привязана тонкая цепь.

— Опочиваешь, Бостон? — Трифон Савельевич нагнулся и потрогал бычий лоб. — Ох, ленивый же ты, Бостон! Никак не належишься!

Четвертый бык был упитан и низкоросл. Стоял на коротких и толстых, как столбики, ногах. Он протянул морду и страшно засопел. Ленька отступил.

— Это Пышный. — Трифон похлопал ладонью по упругой бугаячьей шее. — Ой, как рассопелся! Ласки хочется? Посмотри, Алексей, глаза, мерзавец, закрыл и даже заулыбался. Э, знаю, знаю, чего ты сопишь — ласкаться любишь! Сеном тебя не корми, каналью, а только поласкай. — Трифон Савельевич рассмеялся и обратился к сыну: — Ну, Алексей, как быки? Нравятся тебе?

Ленька молчал. Что тут было сказать? Ленька даже не думал, что у них в Грушовке есть такие красивые и страшные быки. Трифон Савельевич привлек к себе присмиревшего Леньку и усадил рядом на душистую копну люцерны.

— Быки, батя, хорошие! — сказал Ленька. — Стоящие… Только они страшные.

— И ты их боишься?

— Не то что я их боюсь… А вообще как-то…

— Понимаю. Без привычки. — И Трифон Савельевич снова рассмеялся. — Тебе нельзя их бояться. Сын бугаятника, а быков боишься?

— А я, батя, бугаятником не буду.