Несомненно, такое же ощущенье испытывал тут и Пушкин. Он любил бывать на высотках у Сороти. Возможно, что проплывал и на лодке вниз до Великой. Наверняка проплывал! И если было это в начале лета, то так же густо цвела сирень, оглушительно щелкали соловьи, пролетал, отражаясь в Сороти, аист, сновали в затишье стрекозы и будоражила душу иволга — любимая его птица.
— Ну вот и кончается Сороть. — Генка и я вслед за ним ополоснули лица водой. И вот уже лодку несет течение реки Великой.
Генка был огорчен, что не смог показать мне разницу в цвете воды. По его уверению, в солнечный день хорошо видно: в одном русле какое-то время текут две реки — слева коричневатые воды Великой, справа — синяя Сороть.
* * *
— «Прибежали в избу дети, второпях зовут отца…» — как всегда весело, встретил водных странников Гейченко. — Ну, извольте держать отчет!
Рассказывал больше, однако, Семен Степанович сам. Рассказывал о реке, о прудах и озерах, об особой роли воды в облике заповеданных пушкинских мест и в поэзии Пушкина, об опыте реставрации всего, что было разрушено временем, нераденьем, врагом. Оказалось, воды труднее всего поддаются починке. «Можно вырастить лес, сад, по строго научному методу можно восстановить постройки и вдохнуть в них жизнь (на примере возрожденного дома Пушкина это доказано). Но если «сломалась» вода, «чинить» ее трудно!
Все воды стареют: зарастают и исчезают пруды, озера в течение многих лет стареют и умирают.
Вода текущая долговечней. Реки более стойки к «поломкам», но тоже, как знаем теперь на многих примерах, уязвимы и смертны. Застрахована ли пушкинская река от этой участи?
К сожалению, нет. И это сильно беспокоит Семена Степановича и должно беспокоить нас всех. Беда грозит Сороти в самой ее колыбели.
Основную массу воды река получает в болотах Новоржевского района. В последнее время эти болота оказались в поле зрения мелиораторов.
Конкретных «осушительных планов» пока что вроде бы нет. Но от разговоров, известно, недолог путь и к делам. И потому важно сегодня уже остеречься и помнить: первое — упуская из оборота старинные пашни, допуская зарастание их мелколесьем, вряд ли разумно взамен их «искать землю в болотах»; второе — горький опыт показывает: многие из осушенных мест превратились в бесплодные пустоши; и третье — в этом конкретном случае нельзя забывать о судьбе Сороти. Дорогая нам, как и множество других малых рек, Сороть является еще и частью общей нашей святыни.
Без нее нетленный мир пушкинских мест сразу поблек бы. Допустимо ли это? Ответ для всех очевиден.
…Белой июньской ночью мы вышли из дома на край Михайловского холма. Луга, косогоры, окраины леса были окутаны перламутровым сумраком. И в нем серебристой светлой дугой виднелась Сороть. Постояли, слушая, как щелкает соловей, как, скрипя перьями, низко небоязливо пролетела запоздалая цапля. Семен Степанович сдернул видавшую виды кепчонку с седой головы и прочел известный пушкинский стих, где слышался взволнованный, благодарный поклон тихоструйной воде, поклон всему, что ютится у ее берегов.
Фото автора.
Таежный тупик
Рассказ Николая Устиновича
В феврале этого года мне позвонил, возвращаясь с юга в Сибирь, красноярский краевед Николай Устинович Журавлев. Он спросил: не заинтересует ли газету одна исключительная человеческая история?.. Через час я уже был в гостинице и внимательно слушал сибирского гостя.
Суть истории была в том, что в горной Хакасии, в глухом малодоступном районе Западного Саяна обнаружены люди, более сорока лет совершенно оторванные от мира. Небольшая семья. В ней выросли дети, с рождения не видавшие никого, кроме родителей, и имеющие представление о человеческом мире только по их рассказам.
Я сразу спросил: знает ли это Николай Устинович по разговорам или видел «отшельников» сам? Краевед сказал, что сначала прочел о случайной «находке» геологов в одной служебной бумаге, а летом сумел добраться в далекий таежный угол. «Был у них в хижине. Говорил, как вот сейчас с вами. Ощущение? Допетровские времена вперемежку с каменным веком! Огонь добывают кресалом… Лучина… Летом босые, зимой обувка — из бересты. Жили без соли.
Не знают хлеба. Язык не утратили. Но младших в семье понимаешь с трудом… Контакт имеют сейчас с геологической группой и, кажется, рады хотя бы коротким встречам с людьми. Но по-прежнему держатся настороженно, в быту и укладе жизни мало что изменили. Причина отшельничества — крайняя форма религиозного фанатизма, корнями уходящего аж в допетровские времена. При слове Никон плюются и осеняют себя «двуперстием», о Петре I говорят как о личном враге. События жизни недавней были им неизвестны — ничего не слышали о войне; электричество, радио, спутники — за гранью их понимания.
* * *