Том 13. Господа Головлевы. Убежище Монрепо

В «Круглом годе» много литературных героев, заимствованных Салтыковым и из своих и из чужих произведений. «Свои» герои (Дерунов, Тебеньков, Плешивцев и др.) воспроизводятся обычно без какой-либо трансформации их. Повторное обращение к таким образам имеет цель более полно раскрыть определенные общественные типы, порожденные действительностью, ставит эти типы в новые ситуации. Подобное обращение подчеркивает преемственную связь между произведениями Салтыкова, между изображенными в них жизненными явлениями.

«Чужие» литературные герои, как правило, комедийные (Скотинин, Митрофан) сохраняют в цикле «свое лицо». Они демонстрируют живучесть социального зла, отрицательных жизненных явлений и типов. Другие, «чужие» герои, обычно «лишние люди» (Рудин, Лаврецкий), существенно отличаются от их привычного первоначального облика, как бы обобщают эволюцию дворянской интеллигенции от либерализма к благонамеренности. Сближение героев типа Скотинина и типа Рудина еще более подчеркивает эту эволюцию[289].

«Круглый год» звучит суровым, бескомпромиссным осуждением правительственной реакции, общественного ренегатства, «основ» собственности, семейственности, государственности, в том их понимании, которое присуще Неугодовым и Ненарочным. И если Салтыков не видит реальных практических путей преображения системы социально-политических отношений царской России, он хорошо понимает несостоятельность путей иллюзорных.

Современная критика встретила «Круглый год» относительно доброжелательно, но сути его содержания не раскрыла. Лучшая из посвященных циклу статей — Евг. Утина — «Сатира Щедрина». Автор ее солидаризовался с Салтыковым в оценке положения русского общества периода оголтелой реакции, в рассуждениях о роли и судьбах литературы. Утин отвергал обвинения в пессимизме, отсутствии ясных целей, выдвигаемые противниками Салтыкова: «когда писатель изображает бесправие русского общества и целого народа, когда он рисует в лицах узкий, тупой бюрократизм, отравляющий своим прикосновением все, до чего он дотрагивается <…> за этими отрицательными идеями скрываются весьма ясные и положительные идеи относительно необходимости более правильного общественного строя»[290]. Но Утин не понимает отношения Салтыкова к «основам» и истолковывает «Круглый год» как произведение, ратующее за свободу печати, за конституционно-демократическое устройство в рамках существующих «основ»[291].

Подобное истолкование, с более или менее резкой оценкой современного положения, характерно для большинства других сочувственных откликов на «Круглый год». К таким откликам относится неподписанная статья в «Сыне отечества» (1880, № 1), в которой утверждалось, что 1879 год — «один из тяжелейших, один из безотраднейших в русской жизни годов». Автор хвалил Салтыкова за правдивое изображение обстоятельств этого года.

Довольно много писалось о полемике Салтыкова с Тургеневым в связи с фельетоном «Первое марта». Сравнительно доброжелательно отзываясь о «Круглом годе» в целом, рецензенты резко осуждали его автора за намеки на Тургенева (см., например, в газете «Новости» статьи В. Чуйко «Лит. хроника», обзор «Русск. печать», 1879, №№ 74, 85, 112). В последнем обзоре полемика с Тургеневым объясняется, в частности, «впечатлением тургеневского триумфа» и силой «традиционного антагонизма представителей бывшего «Современника» к Ивану Сергеевичу». Знаменательно, что похвалы Салтыкову определены и здесь восприятием его сатиры как либерального обличительства: изображение деятельности «комиссий» в фельетоне «Первое марта» сопоставлено с критикой в газете «Голос» бездеятельности подобных комиссий.

Аналогичное истолкование встречается в неподписанной статье «Среди газет и журналов» (НВ, 1879, № 1249).

Отдельные публицисты пытались истолковать «Круглый год» в духе защиты «основ», политики правительственных реформ, как критику уклонений от правильного понимания принципов семьи, собственности и государства.

Буренин в фельетонах «Литературные очерки» (НВ, 1879, №№ 1259, 1322, 1343; 1880, № 1383 и др.), положительно отзываясь о «Круглом годе», отметил в нем «юмористические тирады», талант, но при этом отверг идейный пафос произведения, то, что он называл «либеральной закваской» (№ 1259). Буренин стремился доказать, что Салтыков «разменял» свой талант, что в его «умилительных жалобах» на невозможность осуществить первоначальный замысел, «может быть, невольно для него самого, звучит сознание той жертвы, какую его крупный талант волей-неволей обязан нести на алтарь мелкой срочной журнальной деятельности» (№ 1383).