Том 12

Он испытывал сильное искушение сказать: «Члены одной из моих внебрачных семей». В действительности то были самые лучшие члены его единственной внебрачной семьи, но желание преувеличить брало верх. Он, однако, сдержался и продолжал есть, и лишь побагровевшие щеки выдавали его скрытое раздражение. Он смотрел в ее серые, ясные и холодные глаза и знал, что она думает: «Он слишком много ест».

— Мне жаль, папа, что вы не считаете нужным посвящать меня в свои дела, — сказала она. — И вам не следует пить рейнвейн.

Старый Хейторп взял высокий зеленый бокал, осушил его до дна и, сдерживая гнев, продолжал разделываться с куропаткой.

Адела поджала губы, выпила глоток воды и продолжала:

— Я знаю, что их фамилия — Ларн, но это ничего не говорит мне. И, может быть, это к лучшему?

Сдерживая гнев, старик сказал с усмешкой:

— Они — моя сноха и внучка.

— Как, разве Эрнест женат? Нет, ты шутишь! Старик рассмеялся и покачал головой.

— Уж не хотите ли вы сказать, папа, что вы были женаты до того, как женились на моей маме!

— Нет.

Какую рожу она скорчила!

— Значит, это был не брак… — сказала дочь с презрением. — И они сидят у вас на шее. Не удивительно, что вы вечно без денег. И много у вас этой родни?

Усилием воли старик снова сдержал гнев, но на лбу и шее угрожающе вздулись вены. Если бы он сейчас заговорил, то наверняка бы задохнулся. Он перестал есть, положил руки на стол и попытался встать. Ему не удалось это, и, осев в кресло, он уставился на неподвижную, чопорную фигуру дочери.

— Не делай глупостей, папа, и не устраивай сцен в присутствии Меллера. Доедай обед.

Он молчал. Он не останется здесь, раз его оскорбляют и пытаются им командовать! Никогда еще не ощущал он так остро свою беспомощность. Это открытие поразило его. Колода, которой приходится терпеть что угодно! Колода! И, решив подождать, пока вернется слуга, он взял в руку вилку.

Снова раздался ханжеский голос дочери:

— Вы, папа, вероятно, не догадываетесь, какой это удар для меня. Не знаю, что подумает Эрнест…

— Эрнест может проваливать ко всем чертям!

— Только без ругани, папа, прошу вас.

Гнев старого Хейторпа прорвался. Он зарычал. Как он мог все эти годы жить в одном доме с этой женщиной и есть с ней за одним столом!

Вернулся слуга, и старый Хейторп, отложив вилку, приказал:

— Помогите мне встать!

Тот медлил, как громом пораженный, держа поднос со сладким. Встать из-за стола, не закончив обед, — это неслыханно!

— Помогите мне встать!

— Меллер, мистеру Хейторпу нехорошо. Поддержите его с другой стороны.

Старик стряхнул руку дочери.

— Я вполне здоров. Помогите мне встать. Впредь буду обедать у себя в комнате.

Слуга помог ему встать на ноги, и он медленно вышел, но, оказавшись в своем святилище, не сел, подавленный острым сознанием собственной беспомощности. Он стоял, ухватившись за стол, немного покачиваясь, ожидая, пока слуга закончит подавать обед и принесет портвейн.

— Вы хотите сесть, сэр?

Проклятие, это он и сам как-нибудь способен сделать! Надо немедленно подумать, как укрепить свои позиции против этой женщины.

— Пошлите мне Молли!

— Хорошо, сэр.

Слуга поставил бутылку на стол и вышел.

Старый Хейторп наполнил бокал, выпил, снова наполнил. Потом взял из ящика сигару и раскурил ее. Вошла горничная, сероглазая, темноволосая девица, и остановилась перед ним, сложив руки, наклонив голову немного набок и чуть-чуть приоткрыв рот. Старик спросил:

— Вы — человек?

— Полагаю, что так, сэр.

— Так вот, я хочу попросить вас кое о чем именно как человека, а не как служанку, понимаете?

— Нет, сэр, но я буду рада сделать все, что нужно.

— Тогда заглядывайте сюда иногда — посмотреть, не нужно ли мне чего-нибудь. Меллер часто уходит. Не надо ни о чем спрашивать — просто загляните, и все.

— Хорошо, сэр, непременно. Мне будет только приятно.