Том 12

Хейторп перешел холл, не обращая ни малейшего внимания на дочь. Боб Пиллин подумал: «Клянусь, старик и в самом деле чудит»; потом сказал на ходу: «Премного благодарен! Мистер Хейторп хочет кое-что передать моему отцу», — и последовал за стариком. Мисс Хейторп была совсем не в его вкусе, он даже побаивался этой худощавой женщины, у которой был такой вид, словно она никому никогда не позволит расстегнуть свой корсаж. Говорили, что она очень набожная и все такое.

Оказавшись в своем святилище, старый Хейторп направился к письменному столу, спеша, по-видимому, сесть и отдохнуть.

— Вам помочь, сэр?

Тот покачал головой, и Боб Пиллин, остановившись у камина, стал наблюдать за Хейторпом. Старикан, видно, не любит зависеть от других. И как только он садится в такое кресло! Когда доходишь до такого состояния, лучше уж загнуться сразу и уступить место молодым. И как это в его Компании терпят этакое ископаемое в качестве председателя — чудеса! Тут ископаемое заворчало и проговорило почти неслышным голосом:

— Наверное, ждешь не дождешься возможности прибрать к рукам отцовские дела.

У Боба Пиллина отвисла челюсть. Старик продолжал:

— Куча монет, и никакой ответственности! Посоветуй ему от моего имени пить портвейн. Лет на пять дольше протянет.

Боб Пиллин ответил только смешком на этот неожиданный выпад, так как в кабинет вошел слуга.

— Миссис Ларн, сэр! Вы примете ее?

Молодому человеку показалось, что, услышав это имя, старик попытался встать. Но он только кивнул и протянул ему записку. Боб Пиллин взял записку — при этом ему почудилось, что старик пробормотал что-то вроде «Ну, теперь держись!» — и пошел к двери. Мимо него, словно согревая воздух вокруг, проскользнула стройная женская фигура в меховом пальто. Лишь в холле он спохватился, что забыл в кабинете шляпу.

У камина на медвежьей шкуре стояла молоденькая хорошенькая девушка и смотрела на него круглыми наивными глазами. «Ну и хорошо! — мелькнуло у него в голове. — Я уж не стану беспокоить их из-за шляпы». — Потом, приблизившись к камину, он сказал:

— Сегодня здорово холодно, правда?

Девушка улыбнулась.

— Да, очень.

Он заметил, что у нее пышные русые волосы, короткий прямой нос, большие серо-синие глаза, веселый, открытый взгляд; на груди был приколот букет фиалок.

— М-м… — начал он. — Я оставил там свою шляпу.

— Забавно!

При звуке ее негромкого чистого смеха что-то шевельнулось вдруг в Бобе Пиллине.

— Вы хорошо знаете этот дом?

Она покачала головой.

— Чудесный дом, правда?

Боб Пиллин, который этого не находил, ответил неопределенно:

— Вполне о'кей.

Девушка откинула голову и снова рассмеялась:

— О'кей? Что это такое?

Боб Пиллин увидел ее белую округлую шею и подумал: «Какая она прелесть!» Потом, набравшись смелости, сказал:

— Моя фамилия Пиллин. А ваша — Ларн, не так ли? Вы родственница мистеру Хейторпу?

— Он наш опекун. Он славный старик, правда?

Боб Пиллин вспомнил, как старик едва слышно пробормотал что-то вроде «Ну, теперь держись!», и уклончиво ответил:

— Ну, вы-то его лучше знаете.

— Разве вы не внук ему и не родственник?

Боб Пиллин не пришел в ужас от этого предположения.

— Да нет, мой отец и он — старые знакомые. Вот и все.

— А ваш папа такой же, как он?

— Н-не совсем…

— Жалко! Если бы они были вроде двойников — вот было бы забавно!

Боб Пиллин подумал: «Ого, у нее острый язычок! Как ее зовут?» Потом спросил:

— Как ваши крестные нарекли вас?..

Девушка снова рассмеялась — казалось, все вызывало у нее смех.

— Филлис!

Может быть, сказать: «Вот имя, которое я люблю»? Нет, лучше не надо! А, может, все-таки стоит? Если упустить момент, то никогда уж не встретить ее! Он сказал:

— Я живу в доме на краю парка, в красном таком, знаете? А вы где?

— Я далеко, Миллисент Виллас, 23. Я ненавижу наш убогий домишко. Но мы там очень весело живем.

— Кто это мы?

— Ну, мама, я и Джок. Ужасный мальчишка! Вы даже представить себе не можете. И волосы у него почти рыжие. Когда состарится, он, наверное, будет таким же, как дедушка Хэйторп. Нет, Джок просто невозможен!

Боб Пиллин пробормотал:

— Интересно было бы познакомиться с ним.

— Правда? Я спрошу у мамы, не разрешит ли она. Но вы сами не обрадуетесь. Он вечно вспыхивает, как фейерверк.

Она откинула голову, и у Боба Пиллина снова поплыло все перед глазами. Взяв себя в руки, он спросил, растягивая слова:

— Разве вы не пойдете повидаться со своим опекуном?

— Нет, у мамы к нему секретный разговор. Мы здесь в первый раз. Чудак он, правда?

— Чу-дак?

— Ну да! Но он очень хорошо ко мне относится. Джок называет его последним стоиком.

Из кабинета старого Хейторпа крикнули:

— Филлис, поди сюда!

Этот голос принадлежал, несомненно, женщине с красивым ртом, у которой нижняя губа чуть-чуть прикрывала верхнюю; в нем была и теплота, и живость, ласкающая слух, и что-то неискреннее.

Девушка бросила Пиллину через плечо смеющийся взгляд и скрылась в комнате.