Том 11. Зга

За долгую ночь я вся измерзла, дрожь меня била, и душа унывала: снова вспомнила дом и страшно мне стало искать дороги.

Без дороги я шла, забрела в самую чащу.

Усталость и голод одолевали меня. Я рвала листья и ими питалась. Мучила жажда, клей вязал зубы, а попадались болота: вода была желта, кисла и солона. Но другого где найти? – и я пила болотную воду.

Так началось мое скитание, так ходила я по лесу лето до холодов.

Случалось слышать голоса, но людей я не видела.

Я боялась людей, и нашла у зверей дружбу. Сижу я раз под деревом и плачу неутешно, – в первые-то дни как было трудно! – и вдруг шум и треск по лесу. Подымаю глаза – звери. Волки меня окружили. Смотрю на них, читаю молитву, думаю, погибну – съедят. Тот лапой, как человек, притрагивается ко мне, другой, сидя, хвостом машет, третий зубы выскаливает. И показалось мне тогда, что и конца не будет. И вот они стали и пошли прочь – они ничего мне не сделали.

С тех пор я часто встречалась со зверями. Или сердце у них жалостливее и чувство желаннее? Я зверей не боялась.

Босая, в драном платье бродила я по лесу. Никто меня не трогал, и голодом я не томилась, как дома. Или Бог питал меня? Я находила сладкую траву и листья. Болотная вода меня изнуряла, но другой где было взять? И я считала себя счастливой.

Твердую надежду положила я на Бога. Я поручила себя Матери Божьей: как ей угодно, пусть так и будет.

И вот однажды молюсь я под деревом, – холода уж пошли, трудно стало без крова, – стою и молюсь, и вижу такая, как я, моя сверстница, – взяла меня за руку.

– Пойдем, – говорит, – Нюта, больше тебе тут не быть.

Запыхавшись, быстро, как мое быстрое сердце, за руку шли мы. И вышли на дорогу, – я этой дороги никогда не видала. Тут моя спутница куда-то исчезла.

Смотрю, нет нигде. Покликала, – нету! И куда она делась, – не пойму, не придумаю.

Вечерело. Я одна шла по дороге. И привела меня дорога на поле, а там люди. Оторопела я, да пересилила страх, и подошла.

Верно, странный был вид у меня – я боюсь, а они меня испугались! Я попросила воды напиться, а они ровно и не понимают меня: испугались! Перекрестилась я.

Ну, они и напоили меня, перестали бояться.

А когда пришло время идти им с поля домой, они меня не покинули.

Господи! Я словно из мертвых воскресла! Так истосковалось сердце мое.

С поля привели меня в дом, тут меня и приютили.

3

Новая моя жизнь началась у чужих. Добрые люди оказались мои покровители – старик да старуха Рубцовы. Участливо они приняли меня, наряжали и смотрели за мной. Я была привязчива и скоро полюбила их. Уж думала, вновь родилась я, и все повторяла – как я счастлива!

Счастливая, я и представить себе не могла, где я. Мне казалось, я зашла на край света и родные меня никогда не отыщут: на краю света стоял дом Рубцовых, в доме жили старик со старухой да я с ними – и какая счастливая!

И с какою злою горечью пришлось убедиться, что я ошиблась.

В дом к старикам наезжали замужние дочери с мужьями и сын женатый, а жили они в том самом городе – ведь близкого как! – где стоял полк моего дяди. Понемногу все они у меня выпытали и дали знать в полк к дяде.

И вот как-то в будний день совсем неожиданно приехали гости. Я заглянула в окно и в глазах почернело: все знакомые мне, я их встречала там еще, в доме родных, когда из кухни наряженную приводили меня в парадные комнаты, – все из дядиного полку офицеры. И уж я не помню, что со мной было.

Знаю, много со мной было хлопот. Как родные, ухаживали за мной старики, жалели, все уговаривали, успокаивали: они никогда не выдадут меня дяде. Поверила и будто бы легче стало, – на время я успокоилась.

На Пасху приехал ротмистр, его я тоже видала у нас в доме. Должно быть, старики его предупредили: он особенно был со мною ласков, сам первый подошел ко мне, стал успокаивать, просил, чтобы я ему верила, не боялась.

Я и ему поверила. И не боялась. Я только об одном просила, чтобы ничего не говорил дяде.

Дядя все знал. И кто это ему рассказывал? Ротмистр? Ротмистр часто наезжал к нам и был со мной особенно ласков. Дядя все знал. Я слышала, что мое бегство очень его огорчало, он даже плакал. Не знаю только, с чего? Не обо мне же? Был он хитрый человек и, пожалуй, не я, не моя судьба, а мое наследство занимало его.

И вот узнаю, что заболел дядя. Ротмистр сообщил о его болезни и передал мне письмо, и на этот раз много рассказывал о нем. Дядя просил меня вернуться.

Ну, а как я могла вернуться!

И я решила, все ему сама напишу.

Я просила его не трогать мою душу, и пускай пользуется всем моим наследством, мне ничего не надо, только бы навсегда оставил меня, и не называл меня родной, просто забыл бы имя мое, и давала слово ничего дурного не говорить о нем, просила простить и сама его прощала.

Ротмистр повез мое письмо. А я от тревоги едва на ногах держалась. Я еще больше стала бояться попасться в руки. И не могла уйти от мысли, что это будет, как сам он сюда приедет. Ведь он всякую минуту мог приехать и силой заставить меня вернуться.

4