И пусть абсолютной непроницаемости нет, т. е. ни одно тело не наполняет целиком пространства, а между молекулами остаются промежутки, которые могут быть заполнены другим веществом, и, стало быть, прохождение через стенку шкапа осколков бутылки в одном направлении и ручки в обратном вполне согласуется с понятием об интермолекулярных пространствах
Но как же все это происходило: ведь ни я, ни о. Кулик руками не помогали, а только слышали стук и грек и Бог знает что.
– А не кикимора ли тут лапу свою совала? – пробовал догадаться о. Кулик, – помню, в Тотьме в монастыре завелась в келье кикимора: бывало, как ночь, примется ходить взад и вперед, стучит ногами– а никого не видно. А потом стала греметь посудой, звонить чашками, бить горшки и плошки – и опять никого не видно. Так келью и бросили.
К чаю вернулся о. Далмат.
Следовало бы сначала с дороги-то напоить его чаем, но мы не утерпели и, перебивая друг друга, напустились на него с рассказами: рассказали о ночи, как громыхало, о разбитой бутылке и кувшине без ручки, о следах накануне, и как после ночи следы пропали.
– Да надо бы следы перекрестить, они и так бы пропали! – пенял о. Далмат.
Но что поделать: действительно, перекрестить забыли. И оба мы, как тогда на интерпенетрацию, в один голос, только в разные стороны протянули:
– Господи помилуй!
На столе под Шишковым лежало «Житие протопопа Аввакума»: я, как вчера отложил, так и не притронулся.
– Да вот, – о. Далмат взял «Житие» и укоризненно посмотрел на нас.
«А когда еще я был попом, с первых времен, как к подвигу касатися стал, бес меня пуживал сице. Изнемогла у меня жена гораздо и приехал к ней отец духовной; аз же из двора пошел по книгу в церковь нощи глубоко, по чему исповедать ее. И егда на паперть пришел, столик до тово стоял, а егда аз пришел, бесовским действом скачет столик на месте своем. И я, не устрашаясь, помолясь перед образом, осенив рукой столик, и пришед, поставил ево, – и перестал играть. И егда в трапезу вошел, тут иная бесовская игра: мертвец на лавке в трапезе во гробу стоял, и бесовским действом верхняя раскрылася доска, и саван шевелитца стал, устрашая меня. Аз же, Богу помолясь, осенил рукою мертвеца и бысть по прежнему все. Егда же в алтарь вошел, ано ризы и стихари летают с места на место, устрашая меня. Аз же, помоляся и, поцеловав престол, рукою ризы благословил, и пощупал, приступая: а оне по старому висят. Потом, книгу взяв, из церкви пошел. Таково-то ухищрение бесовское к нам!»
Профессор Черенков отыскивая «по плану» следы «Дьяволовой Библии», наткнулся на наш старинный монастырский дом:
«след» привел его как раз ко Львовой пасти, и он попал к о. Далмату.
Он вошел в ту минуту, когда мы с о. Куликом, обратясь в разные стороны, воздыхали по-одинаковому – «Господи помилуй!», а о. Далмат назидательно читал над нами из «Жития Аввакума».
Профессор сговорился с о. Далматом о свидании – чтобы подробно поговорить о «Дьяволовой Библии» и Поблажецком монахе, а меня забрал с собой в отель Беранек.
Так я и не знаю, продолжалась ли «бесовская игра» и в следующую ночь, или о. Далмата и бесы боятся. Для меня началась другая жизнь – без бесов с профессором Черенковым.
День начинался: выходили с профессором на поиски с «планом». –
Профессор был уверен, что на след он напал, и что теперь надо походить «вокруг да около», чтобы укрепиться. А, когда он узнал о «следах» в келье о. Далмата, и о той ночи с бутылкой, он просто обалдел:
конечно, «план» его совершенно верен, дорога правильная – он доберется до Поблажецкого монаха и узнает всю историю с «Дьяволовой Библией!»
Ходя по следам – «вокруг да около» – попутно мы смотрели книги, подымались наверх в «Prager Presse», заходили в русский книжный магазин, испытывали хозяина:
признает ли он только Эвклидову геометрию или и нечто другое?
А все это профессору надо было для «вокруг да около».
Хозяин, не отвечая прямо на геометрический вопрос, повертывал в другую сторону в свою педагогическую, – о детском журнале. Профессор был очень доволен: профессор, как кладоискатель, во всех подозревал конкурентов.
А вечером мы сидели в винарне.
Обошли все: были и в юго-славянской и в моравской и в словацской.