Том 11. Зга

Русская пасха. А церковь католическая: алтарь открытый. Я догадался: это монастырь – Эталь, где монахи говорят на всех языках, это в Германии около Обераммергау. Ждут полночи. От алтаря до самых дверей выстроилась процессия с серебряными хоругвями. А между хоругвями видно просто шесты – шесть вымазаны особенным составом: если ими притронуться к фрескам, на стене расцветут цветы. И вот совсем к полночи, шесты отделились от хоругвей и поплыли к стенам – я с нетерпением следил, что будет – и увидел: стены окутались дымом, густой повалил с огнем, но совсем бесшумно, только очень это страшно. И все бросились вон из церкви. А на воле весна – зелень. И река течет, нет, озеро – Аммерзее. На берегу плотик и к нему дорожка вся в зелени, как там, у источника перед статуей Мадонны. И все туда – к плотику. И я пошел – под заключительный трензель из «Свадебки» Стравинского. Театральный зал – Theatre des Champs-Elysees – занавес Пикассо – идет перестройка: на сцене делают в полу окнища, чтобы совсем незаметно можно было проваливаться. Из окнища вылез Борис Пильняк– на нем костюм одного из знаков зодиака из «Mercure» Пикассо, в руках кусок шелковой волосатой плетенки. «Это хорошо, – говорит он, – для грелки, прямо из-под земли Франца Иосифа, 77' 31'' северной широты!» – и провалился в окнище. Узкая комната, как одноглазая камера. Наша комната. Одно окно. Одна стена глухая; из другой дверь к соседям. Темно, хотя окно большое, и пусто. «Вот, – говорю, – ничего-то у нас нет и спиртовки нет». А С. П. молча показывает на шею – и я понимаю: она хочет сказать: «Только крест на шее».

——— выползает —— я его сейчас же узнал по глазам: черненькие огоньки, только очень квелый и такой бледный, ни кровинки. И прямо к двери – которая в стене к соседям – тихонько приотворил дверь, просунул пакет и чего-то пищит. А мне досадно, понимаете: «Можно, – говорю, – если вам что-нибудь надо передать соседям, просто пройти к ним через их же дверь, зачем же отсюда?» И с досады я крепко схватился за ручку двери, чтобы уж навсегда закрыть. И слышу, как там за дверью зашуршало – вчерашний ночной шорох ——

И проснулся.

Слышу вчерашний ночной шорох – шаги –

И я весь так и сжался. Я ждал: вот опять подойдет ко мне, наклонится и будет упорно и пристально смотреть

А раздался такой неистовый бой и такой стук: что-то трахалось и кувыркалось тут вот где-то по всей комнате. Ничего

не думая и ожидая всего, чего хотите, я раскрыл глаза.

Была глубокая ночь. И оттого ли, что я раскрыл глаза, на минуту все затихло. Я хотел покликать о. Кулика – но и еще с большей силой стукануло:

что-то грохнулось на пол, сцепилось и – вроде как по мордам лупят, такой хляст.

И я понял:

«Это в желтом шкапу: кто-то залез в шкап и там громыхает. Мыши? – Да нет, куда мышам! – неужели крысы? – Нет, и не крысы, это что-то другое, это как человек –»