Том 1. Здравствуй, путь!

Вспышки автомобильного рокота и огней держали строительный городок в неутихающей блокаде: участок получил новую партию машин, и весь автотранспорт перешел на удлиненный рабочий день.

Караваны верблюдов (постановлением Казахстанского правительства вся тягловая сила близлежащих к постройке районов была мобилизована) свивались в городке мохнатыми клубами и развивались шеренгами, уходящими в желтый песчаный дым июльской сгоревшей степи.

Пароконные брички неумолчно ворковали на новорожденных дорогах, поблескивая отполированными песком шинами колес. Разливистая площадь городка заполнялась скатами бочек с цементом, кладками красного кирпича, серого искрящегося песчаника, бурунами сибирских сосен и тянь-шаньских елей. Белые доски, как страницы книг, подобранные по длине и ширине, лежали аккуратными томиками.

Вятские и вологодские плотники, нижегородские землекопы, брянские каменщики, симские и миасские коновозчики ежедневно прибывали на попутных турксибовских грузовиках, на частных бричках, верхом на верблюдах и даже пешим ходом. Одни были завербованы биржами труда, другие ехали самотеком, доверяясь слухам, что Турксиб нуждается в рабочей силе.

Предрабочкома Козинов, кто-нибудь из администрации и несколько помощников из рабочего актива подвергали людей торопливому опросу:

— Специальность? Член профсоюза? Не лишенец? Не индивидуально обложенный? Один, с семьей? Документы!

Люди раскрывали удостоверения, отзывы, справки, окладные листы, расписки и квитанции налоговых органов. Все они были предусмотрительно обставлены и защищены всевозможными бумажками. Их разносили по спискам, — профсоюзник к профсоюзнику, лишенец к лишенцу, — и отправляли на работу.

Самым большим грехом считалось не лишение избирательных прав, не отсутствие всякой специальности, а семейственность: строительный участок задыхался от недостатка жилья, продуктов, одежды и, несмотря на острую нужду в рабочей силе, отказывался принимать семейных. Но рабочие быстро приспособились: они все оказались либо холостыми, либо одинокими.

— Чьи же там бабы и ребятишки? — Козинов выбегал на площадь, где было огромное стойбище семей, ожидающих, когда старшой втиснется на работу, и принимался допрашивать баб, ребятишек: — Где твой муж? Где твой тятька? Покажите!

Все дули в одну дуду:

— Мы — безмужние, одинокие. Мы — сироты, у нас одна мамка.

Даже малые ребятишки были так настропалены, что отказывались признавать родных отцов.

На работу принимали с предупреждением — окажись семья, немедленно уволят и вышлют с дороги. Рабочие клялись, что одиноки, как персты, а ночью тайком переводили семейства в бараки, палатки, к своим топчанам пристраивали доски, сооружали увеличенный топчан-дом, от прочих отгораживались занавесками.

По городу разгуливали одиночками и группами казахи из далеких аулов. В столовой они пробовали обеды, завтраки. В новоотстроенной лавке ТПО стояли жаркой, овчинной и ватной толпой, просили чай, сахар, мануфактуру, пробовали мыла на запах и на вкус. Потом шли и охали к казахам рабочим советоваться — стоит ли поступать на дорогу, дают ли за это что-нибудь.

Давали многое, и казахи оседали.

Их опрашивал и регистрировал Гонибек. Потный, опаляемый горячим солнцем, он сидел под открытым небом, временами поднимался на табурет и разъяснял:

— Рабочий может быть членом кооператива, за маленькую плату получит книжку и будет иметь чай, сахар, ситец, сапоги…

— Жаксы, бар, бар! — одобрительно погудывали казахи.

От Гонибека они переходили в правление ТПО, где молоденький кооператор заполнял опросные листы и выдавал заборные книжки. Русский паренек, — по-казахски он знал всего два слова: бар и джёк, — но, искусно жонглируя ими и дополняя их жестами, добивался точных и ясных ответов.

Вот кусочек этого своеобразного разговора.

Нужно узнать, есть ли у казаха жена. Кооператор становится перед опрашиваемым и начинает бугрить свою грудь, руками вырисовывать возвышения. Казах обычно сначала не понимает. Кооператор телодвижениями будит его догадку и спрашивает:

— Джёк, бар?

— Бар, бар! — кричит осененный наконец догадкой казах. — Бар, бар! — и делает не оставляющие никаких сомнений жесты.

Дальше надо узнать, сколько жен у казаха, одна, две, три. Кооператору известно, что есть казахи многоженцы. Снова телодвижения, рисовка грудью. Но тут казах окончательно сбит с толку, удивляется, ужли не знает человек, сколько грудей у женщины, и упорно, зло трясет двумя пальцами. Кооператор не менее упорно отмахивается и продолжает разгуливать павой. Достигнутое после многих трудов понимание обоих заражает весельем и долгим радостным смехом.

— Есть ли детишки и много ли их? — Тут кооператор начинает бегать, подпрыгивать, повизгивать, руками изображать беспокойную кучу.

Это обыкновенно скоро доходит до сознания казаха, и он говорит уверенно «бар» или «джёк» и показывает число детей пальцами.

На площади около правления посвященные втолковывают непосвященным азбуку кооператора, и всплески визгливого хохота время от времени потопляют все прочие шумы.