Грехи отцов и прадедов грехи —Вот груз тоски на точках нервных клеток.И этот груз, кладя и так, и этак,Я на плечах тащу через стихи.И думаю, взглянувши на верхиИных вершин, где горный воздух редок:Не лучше ли возить в санях соседок,Укрывши их в медвежий мех дохи.Мне говорят: «Как хорошо у вас!»Киваю в такт и думаю покуда:Отец любил с аи сухарный квасИ выжимал легко четыре пуда.А я угрюм, тосклив и нездоров,Я — малокровный выжиматель строф.
Облезлый бес, поджав копытца,Опять острит зловещий смех:— На блюдце дна не уместитсяНи взор, ни радость, ни успех.В ступе толпы под хрип и топотВ песок былое истолки.Не скучно ль, сидя рядом, штопатьНадежд протертые чулки?И понимаешь, бытом суженЛюбой восторг в больной изъян,А человек тебе не нужен,Ты — путник в стане обезьян.Глядишь на цепкие гримасыУлыбок, жестов, слов и дел,И тонет в океане массыСудьбой подчеркнутый удел.Живешь, слова цепляя в ритмы,Точа немую зоркость глаз.Как иступляющую бритву,Которая на грудь легла.А голос всё звончей и льдинче,И повторишь который разВ ночной пробег пропетый нынчеСвой крошечный Экклезиаст.
Вас одевает Ворт или Пакэн?(Я ничего не понимаю в этом.)И в сумрачном кафе-америкэнДля стильности встречались вы с поэтом.Жонглируя, как опытный артист,Покорно дрессированным талантом,Он свой весьма дешевый аметистПоказывал сверкальным бриллиантом.Но, умная, вы видели насквозьИ скрытое под шелком полумаски,Ленивое славянское «авось»,Кололи колко острые гримаски.И вдруг в гостиных заворчало «вор!»Над узелком испытанной развязки,И щупальцы склонявший осьминогБыл ранен жестом смелой буржуазки.
ДОСТОЕВСКИЙ («В углах души шуршит немало змей…»)[169]