Том 1. Солнце мертвых

– За границей ничего подобного! – говорит писарь девице; но говорит вызывающе, чтобы все слышали. – Там культурный прогресс идет вперед! А у нас, при недостатке кормового питания… и голубям травят! И потом… нечистота, помет, перья… Обязательно сейчас позвоню! – угрожающе говорит он.

– И право, безобразие… – возмущается и девица и цепляет вздувшимся газом рабочего. – Извиняюсь!

– А вы, милорд, были за границей? – взрывается господин в крылатке, бледнеет и теребит очки. – В Венеции вы бывали?!

– Н-ну, и что же? Н-ну… бывал! Они мгновение меряют себя взглядами.

– Я не про ресторан «Венецию» спрашиваю-с! – со злой усмешкой говорит господин. – Иначе бы знали, что где люди, а не звери, там…

– Голубки ему помешали! – ворчит старуха.

– …где люди, а не звери, там… И везде! и в Риме, и в Париже… Потому и не вовсе дикари, что еще хоть голубей любить можем. Мы всё выплюнули, родину выплюнули… хотите теперь, чтобы и душу выплюнули? Нет, есть еще корни, есть!..

Господин в крылатке дрожит, и его дергающееся лицо серо, как зола. Писарь фыркает что-то девице, и та фыркает.

– Ко-рни? Это какие же?! Самодержавие, может?..

– Не поймете-с! – не унимается господин. – Национальное наше, русское, родное наше, самим народом созданное, страданиями нашими и надеждами! Кровью нашей, историей нашей! Это вот, это! – кричит он, показывая на собор-чудо, на золотые кресты, на башни и стрелы Кремля. – В этом вылилась, пусть не такая блестящая, как ваш френч, но самая подлинная душа России, душа мятежная, ищущая, тоскующая, к небу всегда рвавшаяся из грязи, не сгинувшая ни в татарщине, ни в полячине, ни в наполеоновщине! Не налепившая чужих ярлыков! Для этой души народной дороги все эти камни, свидетели времен страшных и славных! Да-с! Это наше наследство! Это прошлое – муки и гордость народа! Всякий народ бережет великие памятники прошлого, а мы… мы смеемся над той скорлупой, из которой вылупились, над своей колыбелью, над родиной! У нас уже ничего не остается… Голубей вот кормим… а вы и это хотите вырвать? I Уж и до голубей добираетесь? I..

– Это кто же… до-би-рается?! – кричит писарь. – Кто вы такой?!

– Опять диспут? I – раздается командный голос матроса.

От кремлевской стены подходит кучка.

– Ко-му табачкю хвабрики Дукату?..

– А вот-с, товарищ, голубям народное пропитание изводят при общем дифиците… не угодно ли полюбоваться на социальное явление жизни I – ораторски возглашает франт-писарь. – Затемнение народных инстинктов! И притом, антисанитарно! помет, нечистота! А они еще возбуждают коллективное собрание…

Матрос окидывает всех молниеносным взглядом, но голуби покрывают все.

– К чертовой матери! Ш-ши!!..

С резким свистом гранаты прыгает он в голубиную стаю, крутится там и машет. Взрывом взметаются голуби, кружатся в шуме и хлопанье, затемняя солнце сизой тучей, и… опять опускаются. Вихрь пыли и пуха.

– Гранаткой, товарищ матрос, гранаткой! – кричат мальчишки.

– А ну-ка, погляжу! – радостно рыкает солдат-табачник. – Дитю бы не задело… Уберите, барыня, дитю от греха!

Дама схватила девочку и отбегает. Бежит и господин в крылатке. Матрос все крутится и свистит. Задевает ногой старухину корзинку. Но старуха цепко сидит на своей тумбе, прихватив корзинку, и не дрогнет. И голуби не боятся – стараются сесть матросу на голову.

– Ну их к дьяволам! – кричит запыхавшийся матрос, счищая с рукава.

– Фуражку обгадили вам, товарищ!

– А вы чего возмущаете? Объясните в трех словах! – хватает матрос господина за крылатку.

– И объясню! Вы православный, русский?.. – вы поймете! Я по вашему лицу вижу – поймете! – кричит господин. – Вы православный, русский?..

– Эк, развоевался! – ворчит старуха. – Меня не собьешь! У меня семеро таких, как ты, внучат-сопляков колобродится. Провоевался, ерой, теперь с голубями тебе воевать надоть. Корми вот меня, свиненок!

Что со старухи взять? Матросу не по себе, и он ухватывает господина за крылатку:

– В трех словах!

– Позвольте! вы меня оставьте!.. – не в себе, кричит господин, сдергивая очки. – Это наше, родное! Это светлая русская душа! Не вынимайте души!..

– Я с тебе души не вынаю! Объясняй! Господин смотрит растерянно и устало машет.

– Все равно не поймете…

На него смотрят, разинув рты, усевшиеся на мусорном ящике солдаты. Кривя губы усмешкой, следит за всеми все такой же строгий рабочий.

– Точней, к делу! – требует матрос.

– А вот-с… Это последнее у нас… голуби! Понимаете, последнее! Мы ожесточились… Мы уже не признаем нн родины, нн родной крови… Но мы еще не звери! И эти голуби, заведенные издавна… этот старый народный обычай… эти голуби нас еще связывают… перед этим чудом-собором… То есть, я хочу сказать, я болею душой…

– Одурел! – машет матрос. – Дома бы сидел, коли болен!

И он уходит, счищая с фуражки.