Варя с трудом отыскала их костер. Вся балка жила в таких же кострах и дымных песнях.
– Вот вы куда запрятались? – сказала она, выходя из кустов с бьющимся сердцем. – Здравствуйте.
Мечик вздрогнул и, чуждо-испуганно посмотрев на нее, отвернулся к огню.
– А-а!.. – приятно осклабился Чиж… – Вас только и не хватало. Садитесь, милая, садитесь…
Он засуетился, распахнул шинель и показал ей место рядом. Но она не села с ним. Его обычная пошлость – качество, которое она сразу почувствовала в нем, хотя и не знала, что это такое, – теперь особенно неприятно резнула ее.
– Пришла проведать тебя, а то ты нас совсем забыл, – заговорила она певучим, волнующимся голосом, обращаясь к Мечику и не скрывая, что пришла исключительно из-за него. – Там уж и Харченко справлялся, как, мол, здоровье, шибко, мол, раненный парень был, а теперь будто и ничего, о себе уж я не говорю…
Мечик молча пожал плечами.
– Скажите, живем прекрасно – что за вопрос! – воскликнул Чиж, охотно принимая все на себя. – Да вы садитесь рядом, чего стесняетесь?
– Ничего, я ненадолго, – сказала она, – так только, проходом… – Ей стало вдруг обидно, что она пришла из-за Мечика, а он пожимает плечами. Она добавила: – А вы, видать, ничего и не кушали – котелок чистый…
– Чего там не кушали? Если бы продукты хорошие давали, а то черт знает что!.. – Чиж брезгливо поморщился. – Да вы садитесь рядом! – с отчаянным радушием повторил он снова и, схватив ее за руку, притянул к себе. – Садитесь же!..
Она опустилась возле на шинель.
– Уговор-то наш помните? – Чиж интимно подмигнул.
– Какой уговор? – спросила она, с испугом припоминая что-то. «Ах, не надо, не надо было приходить», – вдруг подумала она, и что-то большое и тревожное оборвалось в ней.
– То есть как – какой?.. А вот обождите… – Чиж быстро перегнулся к Мечику. – Хоть в обществе секретов и не полагается, – сказал он, обняв его за плечо и оборачиваясь к ней, – но…
– Какие там секреты?.. – сказала она с неестественной улыбкой и, быстро мигая, начала зачем-то поправлять волосы дрожащими, непослушными пальцами.
– Какого ты черта сидишь, как тюлень? – быстро зашептал Чиж на ухо Мечику. – Тут все уже сговорено, а ты…
Мечик отпрянул от Чижа, мельком взглянул на Варю и густо покраснел. «Ну что, дождался? Видишь теперь, что делается», – с укором сказал ему ее плывущий взгляд.
– Нет, нет, я пойду… нет, нет, – забормотала она, как только Чиж снова повернулся к ней, точно он уже предлагал ей нечто позорное и унизительное. – Нет, нет, я пойду… – Она вскочила и пошла мелким, скорым шагом, низко склонив голову; скрылась в темноте.
– Опять из-за тебя упустили… Раз-зява!.. – прошипел Чиж презрительно и злобно. Вдруг он подпрыгнул, подхваченный какой-то стихийной силой, и стремительными скачками, точно его подбрасывал кто-то, помчался вслед за Варей.
Он нагнал ее в нескольких саженях и, крепко обняв, повлек в кусты, приговаривая:
– Ну же, миленькая… ну, девочка…
– Пусти меня… отстань… кричать буду!.. – просила она, слабея и чуть не плача, но чувствуя, что у нее нет сил кричать и что кричать ей теперь не нужно: незачем и не для кого.
– Ну, миленькая, ну зачем же! – приговаривал Чиж, зажав ей рот и все больше возбуждаясь от собственной нежности.
«И правда, зачем? Ну, кому это нужно теперь? – подумала она устало. – Но ведь это Чиж… да, но ведь это же Чиж… откуда он, почему он?.. Ах, не все ли равно…» И ей действительно стало все безразлично.
XIII. Груз
– Не люблю я их, мужиков, душа не лежит, – говорил Морозка, плавно покачиваясь в седле, и в такт, когда Мишка ступал правой передней ногой, сшибал плетью ярко-желтые листья березок. – Бывал я тоже у деда. Двое дядьков там у меня – землю пашут. Нет, не лежит душа! Не то, не то – кровь другая: скупые, хитрые они… да что там! – Морозка, упустив березку, чтобы не потерять такт, хлестнул себя по сапогу. – А с чего бы, кажись, хитрить, скупиться? – спросил он, подымая голову. – Ну ведь ни хрена, ни хре-на же у самих нету, подметай – чисто!.. – И он засмеялся будто бы чужим, наивным, жалеющим смешком.
Гончаренко слушал, глядя промеж конских ушей, в серых его глазах стояло умное и крепкое выражение, какое бывает у людей, умеющих хорошо слушать, а еще лучше – думать по поводу услышанного.
– А я думаю, каждого из нас колупни, – сказал он вдруг, –
– Это насчет чего? – оглянулся Дубов.
– А то и с лаптями… Разговор у нас насчет мужика… В каждом, говорю, из нас мужик сидит…
– Ну-у… – усомнился Дубов.
– А как же иначе?.. У Морозки, скажем, дед в деревне, дядья; у тебя…
– У меня, друг, никого, – перебил Дубов, – да и слава богу! Не люблю, признаться, это семя… – Хотя Кубрака возьми: ну, сам он еще Кубрак Кубраком (не с каждого ж ума спросить!), а взвод он набрал? – И Дубов презрительно сплюнул.