Том 1. Рассказы и повести

— Да ведь при ней и телка была, — встрепенулась Париттьяш.

— Будет и телка.

— Я и так в убытке останусь: сколько телят принесла бы она за это время!

— Ладно, мы и над этим подумаем по-отечески. А покуда, голубушка, ступай вниз и отобедай вместе с мужем своим на кухне для челяди. Я еще сегодня вызову тебя.

Матяш Надь поспешил было увести крестьянку, но князь остановил его.

— Она и сама дорогу найдет, а вы, старина, останьтесь еще, получите кое-какие распоряжения.

Матяш Надь, вместо того чтобы по придворному обычаю поклониться, кивнул головой.

(«Легко ему дерзить князю, коли у него две головы, — говаривал Иштван Чаки, — одну снимут — другая останется».)

— Высчитайте, — приказал ему князь, — сколько телок может народиться у одной коровы за пять лет, учитывая также и возможный succrescentia[52] самих телок.

Приближенным понравилось такое решение, в особенности остался доволен Берчени, и человек пять-шесть сразу же взялись за вычисления, будто это было теперь самым важным вопросом для Венгрии; они то и дело запутывались в расчетах, так как были весьма плохими счетчиками, пока, наконец, у господина Хелленбаха, человека, знакомого с цифирью, получилось девятнадцать голов: старая корова, родоначальница, так сказать, телка и дальнейший их приплод, бычки и телки, — ежели считать, что отнятая у Париттьяш телка была тогда двухлетней.

— Итак, господин Матяш, подберите на нашей ферме девятнадцать голов скота и велите пригнать сюда, к нашему замку.

— Они будут здесь, — ответил Матяш Надь елейно.

— Они будут здесь, но что будут есть? — вставил шутливо Берчени, приходивший в восторг всякий раз, когда князь выбрасывал такие колена, весть о которых затем гремела по деревенским лачугам.

— Верно! — откликнулся князь. — Ступайте-ка, Матяш заодно и в канцелярию, пусть составят там сразу же дарственную запись от нашего имени для жены Париттьяша, урожденной Жужанны Катона на луг в сто кил *, который еще сегодня будет выделен моим землемером из патакских владений.

— Виват! — неистовствовал Берчени. — Да воздаст господь Ференцу Ракоци за его доброту славой его оружия!

— Аминь, — прогудели остальные хором.

Матяш Надь между тем поспешил в канцелярию, где тотчас же поднял всех на ноги: ведь князь, ежели задумал что, точно на иголках сидит, пока не выполнит. И вот лучший каллиграфист Балаж Карлаи красиво вывел красным заглавную букву N, но едва успел написать «Nos Franciscus Rakoci de Felso-vadasz…»[53] как ворвался паж Ибрани: прекратить-де писать дарственную, ничего из этого не выйдет, и пускай господин Матяш Надь немедленно вернется к князю.

Почтенный Надь бросился со всех ног и в два счета очутился перед Ракоци. Вид князя был мрачен.

— Дарственную запись, — сказал Ракоци тихо, — я должен отменить, поэтому и послал за вами.

Вельможи ошеломленно переглянулись.

— Моя земля — земля плохая.

Он произнес это с глубокой тоской. Это тоже показалось сановникам необычным. Гофмейстер, забыв про учтивость, невольно воскликнул:

— То есть как плохая?

Но тут же ему стало неловко от собственной бестактности: horribilis![54] — и это он, главный гофмейстер! — он осмелился перебить высочайшую речь!

К счастью, князь не заметил этого, по крайней мере, никак не реагировал, его полностью поглотили собственные мысли.

— Я придумал нечто иное, — добавил он, улыбаясь, — как-никак я и на самом деле тот Ференц Ракоци, который Второй. Но продолжим. Знаете ли вы в Патаке такого землевладельца, что клонит к императору?

Господину Матяшу Надю этот вопрос пришелся не по вкусу, и, как обычно в таких случаях, он стал поглаживать нарост, свою «верхнюю голову».

— Такого землевладельца? — протянул он. — В Патаке? Нет. Плохой то был признак, когда он прибегал к кратким ответам.

— Ну а такого, скажем, мямлю, который и вашим и нашим? — продолжал допытываться Ракоци.

Господин Надь покраснел, как рак в кипятке. Горло его сжалось, на висках вздулись жилы.

— Gratia[55] голове моей, serenissime princeps, — прохрипел он, — но я дворянин!

— Знаю, знаю, брат мой, — ласково сказал князь, поняв беспокойство старика, — ты — Надь де Юрёгд. Но все равно, когда правитель спрашивает (он сдвинул брови), должно отвечать.

— Ну, стало быть, нет таких, — выпалил наконец в ужасных муках господин Надь.

— Ведь мы же не собираемся брать его на заметку и обезглавить не думаем. Следовательно, мы ждем от вас не denuntiatio[56], мы просто желаем купить у этого человека за наличные деньги участок в сто кил для бедной Жужанны Катона.

Только теперь господин Матяга начал понимать, в чем дело, как и прочие вельможи, которых бесконечно огорчил этот туманный план князя, ибо сквозь него проступили вдруг мрачные очертания грядущих времен.

Что же до Матяга Надя, то он повеселел, ибо в политике был несилен.

— Я знаю такой участок земли, — сказал он с облегчением.

— И он принадлежит именно такому человеку?

— Не человеку.

— А кому же?

— Вдове. Покойного Михая Шолтеса.

— Ну, это еще лучше. Ступайте и приобретите его на имя моей старой кормилицы. Чу, как раз полдень звонят, так что вдову дома застанете.