Том 1. Муза странствий

Гардемарин сел на кровать, сетка заскрежетала.

– Забавно, – продолжал он и снял котелок. – Ты знаешь, я откуда?

– Нет. Из ресторана?

– Нет. От Ольги.

– От Эллерс? – переспросил будто спокойно Евгений.

– Да, от Эллерс!.. Это похоже на немецкий роман, даю слово… «Вы меня не любите» – очень хорошая английская фраза. «Я согласилась на все ваши поцелуи» – это французское… Черт возьми, скука заниматься международными разговорами!.. – он отклонился, запуская руку в карман, шаря.

– Много ты сегодня выпил? – спросил так же негромко Евгений.

– Нет… Но у меня нет табаку, – объявил Сережа, еще качнувшись.

– Сейчас достанем. Ты ночуешь у меня?

– Я не знаю. Черт возьми, я ничего не знаю! – и, облокотясь на колени, Сережа закрыл ладонями лицо.

– Все узнается, – ответил спокойно Евгений, садясь на постели…

В одеяле, пощелкивая задниками туфлей, он пошел к стене, позвонил и вернулся к столу; Сережа сидел неподвижно; в дверях открылся Игнатий.

– Поставь, пожалуйста, сюда походную кровать, – приказал Евгений, почесываясь под одеялом, – достань у Филиппа Сергеевича папирос. И квасу, Игнатий…

Когда кровать была расставлена, застлана, на столе стояла шкатулка с папиросами и коричневый стеклянный кувшин пенного квасу, Евгений от стола подошел к Сереже.

– Ну, будем спать, – тронул он опущенное плечо. – Все это пустяки, уверяю тебя. Ложись-ка.

Разойдясь, по постелям, улегшись в темноте, они еще переговаривались: Сережа горестно и бессвязно, Евгений медленно и точно хмуро.

В это же самое глухое время в придворном доме на Конюшенной, в казенной квартире отца, при ночнике спала Ольга. В комнате было достаточно старинной мебели, темная деревянная кровать была с ящиками внизу: бронзовые ручки там отсвечивали ночнику. Обнаженные руки Ольги, две ее косы, пропущенные к щекам и на грудь, отображали тепло. Расставленные пуфы были просто сдвинуты: поздним вечером ходила по комнате Ольга и отодвигала их со своего пути. И сыпалось непрестанно звонкое существование круглых часиков в оправе бронзовых листьев, стоявших на столе в соседстве с ирисами в высоких стаканах и книжкой Юрия Слезкина. И слышался в комнате, в теплоте ее духов и запахов хорошего жилья, острый, душный девичий запах.

– Пожалуйста, если бы я могла… – покорностью послышались с кровати слова сонного бреда.

И на даче в Березовой аллее в своей комнате спала француженка Александра Александровна, покрывшись поверх стеганого одеяла своей беличьей шубкой: она была зябкая, а на даче в морозы было прохладно. Вот ровное дыхание ее, шевелившее кружево покрывала, замедлилось, она кашлянула коротко и шевельнулась: кашлянув еще, она – уже проснулась, уже смотрела на темноту. Кошка в ногах завела мурлыканье, а француженка, нашарив спички, чиркнула и зажгла свечу. Лицо ее, пухлое ото сна и при свече, светлые легкие волосы – это через комнату отразилось в дыму стекла туалета. Она коротко, точно за ней следили, позевнула. И еще лучистее сделались ее добрые глаза… Странно, странно, но ей приснился тот рослый юноша, которому она в августе указала дорогу! Она видела его после этого два раза, но он не заметил ее, идя подле тонкой, гордой девушки, которая вела на ремне астмика-бультерьера, улыбаясь, озаряясь улыбкой на слова второго своего спутника, гардемарина с завязанным глазом… И, прищуриваясь на свечу добродушно, стала вспоминать Александра Александровна поцелуи-сновидения, прислушиваться к предчувствиям…

Утром, в одиннадцать, надевши свою парадную блузку синей фланели, облачившись в передней в пыжиковую норвежскую куртку и треух, Евгений отправился по просьбе Сережи к Эллерс. Извозчик, которого он взял, дойдя пешком до Александровского сада, все время насупившись, приготовляя себя к визиту, – извозчик повез хорошо. А день начинался мягко.

На Конюшенной у желтого казенного дома он вышел на тротуар и расплачивался медленно. Направился мешковато в подъезд. А прогуливаясь по гостиной, где утро серебрёно вычерчивало в окна темные (на самом деле желтые) драпировки и висел над консолями настоящий и родовой Кипренский, – в гостиной на коврах Евгений потирал руки.

– Здравствуйте, я заставила себя ждать, – вошла быстро Ольга, и ее глаза сияли, – давайте сядем!..

Евгений поцеловал ей пальцы и послушно присел на желтое канапе.

– Или мы пойдем ко мне? – повернулась она. – Не смотрите на меня, пожалуйста, я плохо спала нынче…. Вы, наверное, зовете в Юкки?

– Нет, – ответил Евгений. – Я к вам по поручению…

– От кого? – она подняла гордые брови, усиливая вопрос. – От кого у вас ко мне поручение?

– Ну, от Сережи, – Евгений улыбнулся, ожидая ее улыбки.

Но она опустила взгляд, переложила руки на коленях: ногти, недавно отшлифованные, блеснули.

– Я слушаю, – сказала она глуше.

– Он был у меня вечером, – начал Евгений, заглядываясь на ее хитро зачесанные волосы, будто воспринимая их на ощупь. – Да, он ночевал у меня… Он сказал, что у вас произошла размолвка, – правда?

Она молчала. Евгений набрал воздуха для речи.