А ведь такое могло случиться и с ним, с Митькой Гореловым. Но Степа все принял на себя и вот теперь лежит как пласт, изуродованный, в бинтах и повязках.
— Ну, чего ты сидишь, чего глаза мозолишь? — сердилась Таня. — Степе же легче не будет.
— Это ему из-за меня попало... Из-за меня, — бормотал Митя. — Надо бы нам вместе держаться...
Как-то раз к Ковшовым заглянул Матвей Петрович. Он долго смотрел на забинтованное лицо Степы, потом спросил, как к нему относится Илья Ефимович, хочет ли помириться.
— Хочет... — вполголоса ответил Степа. — А только зачем это?
— Все же он тебе дядя, родня...
Мальчик беспокойно заворочался в постели и, откинув одеяло, приподнялся.
— Рано еще вставать, — остановил его учитель.
— Матвей Петрович, — не слушая его, торопливо заговорил Степа, — не верите вы мне! Думаете, я нарочно на дядю наговорил, выдумал все? А вот нет... Голову на отсечение даю!
— Почему ты думаешь, что я тебе не верю? — в свою очередь, спросил учитель и уложил его в постель. — Не волнуйся... Мне Митя и Таня обо всем рассказали. И я не могу не верить. Выдумать это невозможно. Тут, друг мой, другая загадка: куда Ковшов с Гореловым перепрятали мешки с хлебом?
— Это я во всем виноват, — со вздохом признался Степа;— Надо бы сразу заявить о хлебе, а я тянул.
— Да, кстати... кому ты первому сообщил о мешках в подполье? — спросил Матвей Петрович.
— Федору Ивановичу.
— В воскресенье утром?
— Нет... Накануне вечером.
— А почему обыск проводили утром?
— Федор Иванович сказал, что надо подождать Крючкина. А вечером Крючкина не было в деревне.
— Странно! А мне Крючкин сказал, что он весь вечер сидел в сельсовете, — пожал плечами Матвей Петрович.
Он пытался разобраться в событиях последних дней: загадочное исчезновение хлеба, падение Степы с лошади, необычная забота о нем Федора Ивановича, желание Ильи Ковшова примириться с племянником. Но какая же связь между всем этим?
— Матвей Петрович, а вы что думаете? — осторожно спросил Степа.
— Нет-нет, ничего особенного! — поспешил успокоить его учитель, но про себя подумал, что Степе следует быть настороже: он слишком много знает о проделках дяди, и ему может не поздоровиться. «Надо будет Шурку предупредить, чтобы он Степу одного не оставлял».
— Матвей Петрович, я в общежитие хочу, — сказал Степа. — Чего мне здесь валяться...
— Это верно, — согласился учитель. Матвей Петрович попрощался и ушел.
Степа остался один. На душе у него было тревожно и тоскливо.
Почему Федор Иванович сказал ему неправду про Крючкина? Если бы они пошли с обыском к Горелову в субботу вечером, хлеб никуда бы не исчез. Зачем только директор оттянул обыск до утра? И почему он всегда так пристально смотрит на Степу? Может быть, он... Нет-нет, Степа не смеет об этом даже и подумать. Он хороший человек, Федор Иванович. Если бы не он, что сделал бы со Степой Красавчик! А кто тащил Степу на спине до самой деревни, кто посылал за фельдшером?
...Сейчас мальчик еще раз оглядел избу, прислушался и, осторожно спустив с постели ноги, встал. Тихонько сделал первый шаг.
Что-то отдалось в правом колене, но терпеть можно. Придерживаясь рукой за стенку, Степа добрался до двери, сунул ноги в какие-то опорки, накинул на плечи пиджак и вышел на крыльцо.
Вот и молодой снежок на ступеньках! Как он вкусно скрипит под ногами!
Степа подобрал палку у крыльца и, опираясь на нее, пошел чистым, светлым переулком. За ним сразу пролегли четкие черные следы, проступила земля — так еще тонок и слаб был слой первого снега.
Из-за угла вышли Шурка, Нюшка и Таня.
— Посмотрите только! — испуганно зашептала Таня, готовая броситься за братом. — Кто ему позволил?
— Погоди, — улыбаясь, удержал ее Шурка. — Пускай походит... Он почти и не хромает.
— А давайте считать, сколько он шагов сделает! — предложила Нюшка.
Считая вполголоса Степины шаги, Шурка с девочками тронулись вслед за приятелем.
А Степа шел и шел. Он миновал амбар, старый, неприглядный сарай с похорошевшей от снега крышей, выбрался на огуменник и, расхрабрившись, даже забыл опираться на палку.
— Сто двенадцать шагов! — громко сказала Таня. — Эй, Степа! Хватит!
Мальчик обернулся и счастливо засмеялся. Подбежали опоздавшие Афоня и Митя.
— А я тебе костыли... — начал было Афоня, но Нюшка погрозила ему кулаком, и мальчик, нагнувшись, набрал полную пригоршню снега и поднес к губам. — И вкусный же снег в этом году!
Всей компанией ребята вернулись в избу, заставили Степу, как он ни упирался, снова лечь в постель и принялись наперебой сообщать ему новости.
Позавчера в школе состоялся педсовет. Нюшка с Шуркой два часа просидели в пустом классе по соседству с учительской и услышали, о чем говорили учителя. Говорили о многом, но об исключении Степы из школы не было сказано ни слова. И больше того, Федор Иванович спрашивал ребят о здоровье больного и просил передать Степе привет.